ЛЕТЯЩЕЕ ПЛАМЯ
Жизнь и лира МАГЖАНА

ПЕТРОПАВЛОВСК
2003 год.

Мне степь даровала прозванье орла,
Алтай и Урал - два могучих крыла
Моих. Я любимец степного приволья,
Где вырос батыром без страха и зла.

Мой предок - гигант, коли хочешь узнать.
Мудрейшей из мудрых была моя мать.
Я - тигр молодой, я - летящее пламя.
Эй, псы! Кто сумеет меня удержать?

Дух прадеда я оживлю на века,
Ты будешь свободною, Сары-Арка.
Счастливыми вырастут, власть простирая
Над степью, потомки твои, великан.

Магжан ЖУМАБАЕВ

Владимир ШЕСТЕРИКОВ

ЛЕТЯЩЕЕ ПЛАМЯ
Повесть - поиск

С ЧЕГО НАЧИНАЛСЯ ПОИСК

Его называли казахским Пушкиным, но что-то делает его внешне похожим еще и на Сергея Есенина. То ли волны вьющихся волос, только не русых, а черных, как смоль, то ли открытая, как североказахстанская степь, и словно распахнутая навстречу самой жизни искренность в глазах, только не синих и озорных, а темных, как степная ночь, и, кажется, чуть подернутых дымкой печали, что по утрам тает над войлоком юрт его родного аула. То ли по-есенински пронзительные до слез, полные глубочайшего лиризма стихи, музыка которых понятна душе, даже если не знаешь языка, на котором они написаны.
И все-таки как бы ни называли, с кем бы ни сравнивали поэта, он был и остается самим собой, неповторимым, незаурядным поэтом.
Что же касается судьбы, какая выпала на долю Магжана, трудно найти более трагическую. Большой самобытный поэт, которого по праву можно считать не просто достойным преемником Абая, но и классиком казахской поэзии, был дважды незаконно репрессирован, подвергнут унижениям, лишен права писать, подвергнут и гонению. Но на примере его судьбы еще раз убеждаешься, что великий талант не подвержен мраку забвения, что рано или поздно он, в какую бы темницу его ни заключали, подобно яркому солнечному лучу, вырвется на волю и озарит все вокруг себя ярким светом.
Стихи, которые трудно найти даже в газетных и журнальных подшивках, где все, что связано с именем Магжана Жумабаева, вырезано бритвочкой или ножницами, а тем более в вышедших при жизни, а затем изъятых из библиотек, сборники "Шолпан" (Казань,
1912 г.), "Стихи Магжана Жумабаева" (Ташкент, 1923 г.), поэмы "Жусуп-хан" (Москва, 1928 г.) и других, на протяжении десятилетий хранились в памяти народной, передавались из уст в уста, из поколения в поколение, перекладывались на музыку, пользовались неслыханной популярностью в странах Востока.
Всего каких-то десять с лишним лет назад мы узнали о его судьбе, прочитали его,
впервые переведенные на русский язык, творения.
Имя Магжана я впервые услышал из уст Ануарбека Шманова, занимавшего в 60-е годы, годы хрущевской "оттепели", пост секретаря Северо-Казахстанского обкома партии и курирующего вопросы идеологии. Закончивший один из самых престижных вузов страны - Московский институт международных отношений (МИМО), в котором в то время учились многие отпрыски партийной элиты, отлично владеющий немецким языком и свободно читающий подлинники стихов Гете, он был в высшей мере демократичным человеком и обаятельнейшим собеседником; не только любил общаться, но и активно поддерживал, как мог, литераторов, художников и других представителей творческой интеллигенции, не чурался встречаться с ними ни в своем кабинете, ни за дастарханом.
Однажды на одной из наших литературных посиделок, на которые мы пригласили Анвара Нажметдиновича, из его уст мне и довелось услышать о том, что есть поэт огромного таланта, стихи которого передаются в народе из уст в уста, творения его широко известны в странах Востока, а в Турции есть памятник ему. Имя его - Магжан. В ответ на наши расспросы, почему мы ничего не знаем о нем, он ответил: "Его уже реабилитировали, а значит, скоро вы узнаете о нем. А пока запомните это имя".
Я, участвующий в той нашей встрече, заинтересовался судьбой поэта, тем более что, как потом узнал, он родился недалеко от родных мне мест и мы с ним, как говорится, земляки в полном смысле этого слова.
От присутствующего вместе со мной на тех литературных посиделках Муталлапа Кангожина, журналиста и поэта, мне довелось услышать историю о том, какое горячее участие проявлял известный писатель Иван Шухов, чтобы вызволить из плена забвения музу Магжана.
-Я учился в Казахском государственном университете и был участником собрания, обратившегося с просьбой к правительству республики об издании произведений Магжана Жумабаева, и с нетерпением ждал, когда это произойдет. Я ведь еще в детстве слышал о Магжане в своем родном ауле и находился под очарованием его прекрасных стихов.
В том же 1965 году группа студентов во главе с профессором, доктором филологических наук X. Махмудовым, поэтом-переводчиком Александром Жовтисом и нашим земляком, писателем Хамзой Абдуллиным проводила цикл лекций о Магжане.
Ряд стихов поэта перевели на русский язык Олжас Сулейменов и Александр Жовтис. Помимо этого, писатели и ученые намеревались познакомить читателей журнала "Простор" с творческой биографией М. Жумабаева. Главным редактором журнала в то время был наш земляк, писатель горьковской школы Иван Шухов, который с воодушевлением поддержал идею.
Студенты-филологи КазГУ днями не покидали стен редакции "Простора". Все с нетерпением ожидали очередной номер журнала с портретом Магжана. Однажды я очутился в редакции по каким-то своим делам. Вижу: навстречу идет Иван Петрович. Поздоровался. Он приветливо похлопал меня по плечу, пригласил в кабинет, где уже сидели сотрудники журнала. Все замолчали в ожидании услышать что-то важное.
-Не получилось, - сказал с досадой Шухов. - Но Магжан все равно будет издан, наступит такой день.
Всем, находящимся в кабинете, в том числе и мне, главный редактор знаменитого в то время на весь Союз журнала "Простор" подарил по портрету Магжана.
Чувство соперничества, зависть к таланту, родовые пережитки стали камнем преткновения на пути к полной реабилитации поэта в 60-е годы.
Так в истории с Магжаном получилось, что сам он был реабилитирован, а поэзия все еще была под запретом.
-А могли бы узнать о Магжане намного раньше, - говорил уже спустя время мне Муталлап, - если бы кое-кто из писательского круга не использовал свое влияние, чтобы зачеркнуть великое имя в нашей литературе, конъюнктурно спекулируя на политических взглядах поэта, который никогда ни у какой партии "не ходил в адъютантах", как он сам выразился.
Разумеется, я заинтересовался той самой, "просторовской" фотографией, хранившейся много лет у моего друга-поэта. И попросил его принести ее к нам, в редакцию. Просьба была исполнена. Так состоялась моя незабываемая первая "встреча" с Магжаном.
Честно говоря, глянув на фотографию, я слегка оторопел, поразившись европейскому виду поэта. Бросались взору тонкие черты смуглого лица, черные с курчавинкой волосы. Скажу откровенно: наверное, именно первое впечатление от увиденного, от знаменитых слов известного русского поэта-символиста Валерия Брюсова, сказанных в адрес Магжана, и послужило названию моего первого очерка о Магжане "Его называли казахским Пушкиным", опубликованного 25 марта 1989 года в нашей областной газете "Ленинское знамя" (ныне "Северный Казахстан").
Но, разумеется, его появлению способствовало знакомство с первыми материалами о Магжане Жумабаеве, появившимися в журналах "Дружба народов" и "Простор", когда все-таки было, наконец, снято табу с его творчества.
Замечу, что это произошло спустя почти четверть века после реабилитации поэта.
Страницы последнего в 1988 году (за пять лет до столетия Магжана) номера журнала "Дружба народов", познакомившие с письмом народного поэта Башкирии Сайфи Кудаша, адресованным в 1969 году первому секретарю ЦК Компартии Казахстана Д.А. Кунаеву и первому секретарю Башкирского обкома партии М.З. Шакирову, заставили сильнее забиться читательские сердца.

"ВОЛЧОНОК СЪЕЛ ВОЛЧИЦУ"

Предваряя эту публикацию, известный писатель Казахстана Ануар Алимжанов писал:
"Три объемистых машинописных тома стихов, поэм и статей Магжана Жумабаева на протяжении многих лет тайно передаются из рук в руки, перепечатываются, заучиваются наизусть уже вторым, а то и третьим поколением казахских читателей. Его произведения популярны среди казахов Монголии, Синьцзяна, Турции. Стихи его, переложенные на музыку неизвестными композиторами, поются как народные песни. Магжан Жумабаев, как и Шакерим (1858 -1931), Султанмахмут(1893-1920), относится к послеабаевской плеяде талантливых поэтов Казахстана, но русскому читателю он неизвестен, и потому я уверен, что любители поэзии будут благодарны журналу "Дружба народов" за первую публикацию стихов поэта на русском языке. А о трагической судьбе поэта и о том, каков был путь к этой публикации, рассказано в письме (оно приводится ниже. - В.Ш.) народного писателя Башкирии Сайфи Кудаша, адресованном бывшему члену Политбюро ЦК КПСС, первому секретарю ЦК КП Казахстана Д.А. Кунаеву и бывшему первому секретарю Башкирского ОК партии М.З. Шакирову еще в 1969 году. Копия этого письма в свое время попала и в мои руки.
Из письма Сайфи Кудаша,
народного поэта Башкирии
Это письмо вызвано тем, что в последнее время в общественном мнении Казахстана определились разные, диаметрально противоположные точки зрения на творчество и политический облик казахского поэта Магжана Жумабаев а. В1929 - 1937гг. М. Жумабаев был дважды репрессирован. В I960 г. реабилитирован.
В ноябре 1968 г. в Казахском университете состоялось собрание, участники которого обратились с просьбой в соответствующие организации республики издать двухтомник произведений М. Жумабаева. Однако, как мне стало известно, ЦК КП Каз ССР квалифицировал это собрание как политическую ошибку на том основании, что
М. Жумабаев является выходцем из байской семьи, националистом, символистом, пессимистом и поэтом-мистиком. В определенной степени, такая оценка затрагивает и меня, т.к. в своей книге "По следам юности" (Москва, 1968) я дважды упоминаю его имя (первый раз в связи с тем, что в 1909 -1910 гг. М. Жумабаев учился в медресе "Галия " в г. Уфе, второй раз - в связи с выходом в 1912 г. в Казани первого сборника его стихов "Шолпан").
Таким образом, с одной стороны, М. Жумабаев реабилитирован и, следовательно, общественность закономерно стремится воскресить свой интерес к его творчеству, с другой - эта реабилитация, оказывается, по существу неполной, лишь гражданской, но не политической (хотя в моем представлении трудно расчленить эти моменты).
Магжан Жумабаев как писатель, а также его мировоззрение формировались в период после революции 1905 года. В то время на волне развивающегося казахского национально-революционного движения и в условиях роста казахской буржуазно-демократической культуры шел процесс становления целой плеяды казахских интеллигентов. Социальный состав, так же, как и политические взгляды этой группы деятелей культуры, литературы и просвещения, был довольно сложным. В их мировоззрении устойчивым и четким было лишь одно: страстное желание свободы, счастья и культуры своему народу.
М. Жумабаева я считал и считаю одним из наиболее своеобразных и больших мастеров стиха: в этом плане он достойный преемник Абая.
В то же время в нем, как в капле воды, отразилась вся сложность эпохи, в которой он формировался, жил, работал и трагически погиб. Любая попытка дать однозначную оценку творчеству М. Жумабаева - возвысить ли его до уровня борца-революционера или, напротив, принизить до уровня врага Советской власти и казахского народа - является вульгарной примитивизацией нашей истории и во втором случае - безответственным нигилизмом в отношении нашего культурного наследия.
Какой Магжан Жумабаев как поэт и человек? Это своеобразный, самобытный и очень талантливый поэт. Он имеет только ему присущий слог, удивительную напевность, истоки которой в глубинах народной поэзии.
В 1929г. он был арестован. Осужденный на 10лет, пребывает в лагерях и лесах Карелии. И здесь честно трудится, сначала учителем, затем начальником объединенной санчасти нескольких лагерей. С помощью жены получает вузовские учебники по медицине и самостоятельно приступает к медицинскому образованию. В 1935 г. при помощи
М. Горького его освобождают. Магжан возвращается в г. Петропавловск, и на первых порах ему оказывает дружескую поддержку (в т.ч. материальную) С. Сейфуллин.
В Петропавловске Жумабаев работает преподавателем в техникуме. Здесь он встречается с С. Мукановым - одним из руководителей казахстанской писательской организации - и после разговора с ним пишет заявление с просьбой принять его в Союз советских писателей. В заявлении он пишет: "От чистого сердца буду служить советской литературе". В ответ С. Муканов пишет письмо, в котором сообщает, что вопрос о принятии Жумабаева в ССП может быть рассмотрен, когда появятся новые его произведения. В том же письме сообщалось, что условия для творческой работы ему будут созданы.
Дальнейшая судьба МагжанаЖумабаева очень неясна, туманна, и, я бы сказал, завершается она довольно странно. Вскоре вновь начинаются упреки и обвинения Жумабаева в старых грехах. Из техникума его увольняют как "неблагонадежного". Он идет работать в школу, но вскоре "алашордынца" выгоняют и оттуда. Он решает переехать в Алма-Ату, поближе к творческим организациям, и поступает там работать в краеведческий музей. Но оставался там недолго: не успел привыкнуть к новой работе, как его вновь увольняют. Не рассчитывая устроиться в Алма-Ате, он отправляется зав. медпунктом в один из колхозов Алма-Атинской области. Но вести о "неблагонадежности" доходят и сюда, и он лишается работы. И все это на протяжении одного, полутора лет. Не похоже ли это на чью-то злую волю? Весьма похоже. Но, несмотря на свое положение и, надо полагать, смятенное душевное состояние, он пишет стихи "Джамбулу", "Девяносто девять", "К перу моему". Только мужественный человек, уверенно избравший свой жизненный путь, мог в таких условиях создать эти произведения. Но где ж они? Они были переданы руководителям Союза писателей Казахстана, но гибнут где-то в недрах союза, представители которого в 1935г. столь щедро обещали Магжану поддержку. Травля, гонения, издевательства со стороны наследников Каз. АППа принимают такие формы, что М. Жумабаев пытается покончить самоубийством и только случайно остается живым. 30 декабря 1937года его вновь арестовывают. Аресту, по рассказам его жены, предшествовали вызовы в НКВД, глубокие раздумья Магжана и бессонные ночи, попытки по телефону о чем-то поговорить с одним впоследствии очень крупным казахским писателем - тоже бывшим алашординцем. Уходя навсегда из дома, арестованный
М. Жумабаев уже у двери сказал больной жене; "Я не прощаюсь. Ведь далее сам Бог не карает дважды за один и тот же грех. Ты знаешь сама, что никакого преступления против Советской власти и казахского народа я не совершил. Однако если я не вернусь, то поймешь, что "волчонок" съел "волчицу". Запомни это!" С тех пор Магжан Жумабаев исчез навсегда. Такова была судьба "волчицы". А "волчонок"? Кем бы он ни был и как бы впоследствии ни старался еще более опорочить М. Жумабаева, в этой истории для нас ясно одно: второй арест Магжана, по крайней мере, не в последнюю очередь, обусловлен тем недоверием и борьбой, которые имели место в казахской писательской среде.
Как-то в беседе один из казахских писателей сказал мне: "В те годы стоял вопрос - кто кого? Одни выиграли, другие - проиграли". Если даже есть правда в этом цинизме, я, несмотря на свои, 75 лет и жизненный опыт, не могу спокойно воспринимать и вспоминать эти события. Справедливость, я уверен, в том, что М Жумабаев должен быть реабилитирован полностью: как гражданин и как поэт.
О М. Жумабаеве я услышал от покойного профессора Исмагамбета Исмаилова в 1964 г. По его мнению, М. Жумабаев и его творчество являются поэтическим мостом между Абаем и современной казахской поэзией. Эта очень высокая оценка была дана еще
Г. Ибрагимовым, который не случайно избрал эпиграфом для своего классического романа "Казашка " следующие замечательные строки из стихотворения Жумабаева "Луне" (1911):
Ты видишь простор бесконечный, степной,
Как шалью покрытый беспечной травой.
Здесь горы до неба, медовые реки.
Я сын твой, отчизна, рожденный тобой.

Профессор назвал две причины, которые являются, по его мнению, препятствием к переизданию произведений Магжана. Первая - личные враги Жумабаева, оказавшиеся теперь в довольно неудобном положении. Раньше они "разоблачали " поэта, а ныне стоят перед дилеммой - или честно исправить перегибы, допущенные в прошлом, или же проявить "принципиальность", "последовательность " и настаивать на старой оценке поэта. Некоторые люди выбрали второе и свой ложно понятый престиж поставили выше престижа казахской литературы.
Другая причина сводится к тому, что разные группы писателей далеко не по творческим соображениям придерживаются различных, диаметрально противоположных точек зрения в оценке творчества Жумабаева, Я не хотел бы назвать это групповщиной: слишком неприятно само слово, но все же нечто похожее, кажется, имело и имеет место среди казахских писателей. Известно, что, когда идет подспудная борьба, традиционное соперничество, в качестве предмета спора, предмета дискуссии может оказаться что угодно, даже судьба отдельных писателей. Так и случилось с Магжаном Жумабаевым. Одна группа писателей, составляющая, намой взгляд, большинство, - за то, чтобы возродить творчество Магжана и заполнить пробел в истории казахской литературы, другая отстаивает старые позиции.
Как и у всякого писателя, у меня большая переписка. С выходом книги "По следам юности "я получил десятки писем из Казахстана: Алма-Аты, Караганды, Кустаная, Семипалатинска и др. городов. Пишут писатели, критики, просто читатели. Во многих письмах говорится о поэзии М. Жумабаева. Ни один из моих корреспондентов не сказал что-либо против творчества Магжана. Напротив, вполне отдавая отчет в сложности судьбы и творческого пути писателя, помня его ошибки, они подчеркивают богатство и зрелость поэзии Жумабаева, свежесть, несмотря на годы, многих его стихов, поразительную силу его строк об освобождении казахской женщины, воспевание свободы и т.д.
Нет, конечно, возможности и необходимости цитировать эти письма. Но они, также как и мои встречи со многими представителями казахской литературы и культуры, говорят о том, что возвращение поэтического творчества Жумабаева казахской и всей советской литературе - желание и стремление многих и многих людей.

"НЕ ПЕРЕСТАНУ БЛАГОДАРИТЬ ВАС"

"Есть душа, что свечу в ураган найдет!" - эти поэтические строки из стихотворения Магжана Жумабаева "Ураганная ночь" вполне можно отнести к его музе, которая, словно теплый и негаснущий огонек, согревает наши сердца.
Ту ураганную ночь, которая пришлась на судьбу Магжана, не дай Бог испытать никому.
И тем более нам дороги сегодня свидетельства тех, кто или разделил испытания, выпавшие на его долю, как, например, верный друг и жена Магжана, другие его близкие родственники, друзья, кто просто знал его, был хотя бы в какой-то мере причастен к делам, творчеству поэта. Горячее участие по отношению к незаконно репрессированному талантливому поэту, как это уже было видно из рассказа Муталлапа Кангожина, проявлял видный советский писатель Иван Шухов. Журнал "Простор" (1989 г., № 3) сделал достоянием читателей письмо вдовы поэта, Зулейхи Жумабаевой, адресованное автору "Горькой линии" и "Пресновских страниц", нашему земляку, которое по праву можно считать своеобразным документом времени.
Оно дает представление о недавно ушедшей из жизни верной спутнице поэта, разделившей все тяготы его судьбы, сумевшей сберечь, несмотря на долгие годы испытаний, многие прекрасные творения поэта, а главное, поведать правду о его жизни.
Из письма Зулейхи Жумабаевой
писателю Ивану Шухову
Многоуважаемый Иван Петрович!
Когда мне сообщили о том, что Вы, как известный казахстанский писатель, проявляете определенный интерес к творчеству Магжана Бекеновича Жумабаева и попросили Х.Х. Махмудова подготовить переводы на русский язык некоторых лирических стихотворений для ознакомления ваших читателей, я не выдержала - заплакала. Плакала, по-видимому, впервые за три десятилетия слезами радости. За добрую инициативу Вас поблагодарят советские люди!
Что касается меня, то уверяю: не перестану благодарить Вас до последних дней своих. В гибели Магжана, конечно, повинны чужие нравы и произвол периода культа личности...
Кроме того, лично я считаю, что немаловажную роль сыграла черная зависть некоторых его коллег по перу. Ведь Магжан пользовался исключительной популярностью среди народа. "Судьбы свершится приговор", - как любил повторять Магжан слова Лермонтова, любимого поэта. Нам нужно стремиться сделать достоянием народа магжановскую, кристально чистую и звонкую лирику.
Теперь о переводе. Х.Х. Махмудов хорошо знает и высоко ценит творчество Магжана: я надеюсь, он и сможет сделать переводы на русский язык на должном уровне. Известно мне давно: переводить Магжана было трудно, он - великий мастер художественного слова - до такой степени национален и своеобразен (сравните стихи Сергея Есенина), что его переводить могут лишь люди, знающие оба языка в совершенстве. Кроме того, поэтический перевод тоже, очевидно, потребует больших усилий и главное - таланта.
Мой супруг - выдающийся поэт Магжан Жумабаев (1893-1938 гг.) является автором общеизвестных лирических стихотворений, эпических поэм и переводов произведений классиков русской и мировой литературы.
Его произведения, изданные в 1917-1937 годах, весьма популярны не только среди казахов, но и среди других тюркоязычных народов.
Его высокохудожественные, пленительные во всех отношениях лирические стихотворения - о весне, о любви, о дружбе, о красоте природы, о прекрасной человеческой жизни, о богатстве духовного мира, о светлом будущем своего народа, о свободе личности и пр. - многие читатели и почитатели его таланта знают наизусть. Магжан Жумабаев принадлежит к числу самых образованных казахов: он прошел как медресе "Галия" - "Высшую школу" (г. Уфа), так и Омскую учительскую семинарию и Московский литературный институт под руководством В.Я. Брюсова, который, кстати, Жумабаева называл казахским Пушкиным. Как сейчас помню: за столом президиума торжественного выпускного вечера - Клара Цеткин, Н.К. Крупская, А.В. Луначарский и другие виднейшие деятели. Председательствовал В.Я. Брюсов. Магжан Жумабаев пленил Валерия Яковлевича Брюсова высокой поэтической одаренностью: "Это от природы. Плюс глубокие знания математики, музыки, изобразительного искусства...".
Все литературные критики и виднейшие писатели как до 1937 года, так и сейчас правильно считали и считают Магжана Жумабаева самым сильным, самым выдающимся поэтом в истории казахской литературы послеабаевского периода. Его произведения (я уверена в этом) никогда не будут вытеснены из истории казахской литературы. Магжан жил и живет фактически как поэт своего народа, его поэзия ни на секунды не прекращала своей кипучей жизни.
Если мой муж даже заблуждался, то его заблуждения были аналогичными заблуждениям Сергея Есенина и Александра Блока: кстати, творчеством последнего он занимался детально, переводил его произведения, посвящал ему свои строки и был во многих отношениях его последователем. Но он увлекался и творчеством Максима Горького, произведения которого ценил выше всего и в своем переводе впервые на казахском языке издал целую книгу (1924 год, Москва), назвав ее "Сункар жыры"- "Песня Сокола"...
Готовил М. Б. Жумабаев по заданию и под руководством В.Я. Брюсова 3 тома казахской, узбекской и туркменской народной литературы. Их тоже надо бы издать.
М.Б. Жумабаев читал лекции по казахской литературе и стилистике казахского языка студентам КУТВ (Коммунистический университет трудящихся Востока). Кстати, среди его студентов были Ильяс Джапсугуров, ныне здравствующий профессор, доктор филологических наук, зав. кафедрой казахской литературы КазГУ Б.К. Кенжебаев.
М.Б. Жумабаев готовил к печати конспекты этих лекций: "История казахской литературы", "Стилистика казахского литературного языка" (два тома, которые, естественно, не утратили своей ценности до сих пор).
Когда Магжан Жумабаев был арестован в начале 30-х годов, я обратилась с письмом к Горькому (который моего мужа ценил очень высоко!). Он живо откликнулся и благодаря его вмешательству муж был освобожден из тюрьмы. 30 декабря 1937 года без предъявления каких-либо обвинений он вторично был арестован, но на этот раз М. Горького уже не было в живых...
Магжан Жумабаев 8 июля 1960 года решением военного трибунала Туркестанского военного округа был посмертно реабилитирован.
Учитывая вышеизложенное, убедительно прошу вашего содействия в разрешении издать избранные произведения моего мужа, что является основной, единственной целью всей моей жизни.
С уважением, Зулейха ЖУМАБАЕВА.
Алма-Ата, 15 октября 1965 года.
Не правда ли, уже по этому письму можно судить об образе верной спутницы поэта - Зулейхи, разделившей с ним все его горести и печали.
Сейчас о ней уже много написано и сказано, а эта публикация была первой, дающей представление о верной спутнице Магжана.
Говорят, что ее называли казахской декабристкой. Это подтверждали строки письма Улжан Жумабаевой, присланного в редакцию областной газеты уже спустя несколько лет после публикации того знаменитого послания Зулейхи, адресованного Ивану Петровичу Шухову.
"К Вам обращается внучка казахского поэта Магжана Жумабаева, чей 100-летний юбилей будет отмечаться в ближайшие дни, - писала Улжан. - Я выросла и по сей день живу в доме, который является "святым очагом" - очагом Магжана Жумабаева.
Репрессии и гонения 30-х годов с ним разделила его Зулейха Жумабаева, которая удочерила меня, внучку старшего брата Магжана. Это она, Зулейха, вместе с ним скиталась по всем лагерям, пытаясь облегчить его участь (об этом уже достаточно написано в печати, об этом есть фильм), это она сохранила до наших дней его рукописи.
Творения Магжана никогда не прекращали своей жизни. Его стихами в рукописях, передавая из рук в руки, зачитывались многие поколения любителей поэзии. Всем хорошо известно, что многие годы при исполнении песни "Сен слу" ("Ты красивая") по телевидению и радио говорили: слова народные". Хотя многие знали, что они принадлежат Магжану и в первоначальном варианте имели приписку: "Зулейхе". Слова песни были посвящены жене поэта.
Зулейха стала женой Магжана в 1922 году. Это был брак, основанный на любви. И с той поры она повсюду была рядом с ним: и в годы учебы, и в годы гонений и репрессий. История их совместной жизни - это история безмерной любви и бесконечной женской преданности. Верность любимому человеку она пронесла через всю свою долгую жизнь. Ее удивительная судьба нашла отражение в повести "Верность", опубликованной в журнале "Простор". Автор С. Бакенов. Там есть слова, когда-то ею сказанные: "Мой муж Магжан Жумабаев был великим казахским поэтом и прекрасным человеком. Необыкновенно талантливым, и непохожим на других. Он был настолько хорош, что память о нем я никогда и ничем не запятнаю. У меня сохранились его стихи. Среди них, есть посвященные лично мне. Он как бы и сегодня разговаривает со мной...".
Улжан пишет и о таком неизвестном ранее нам факте, как арест Магжана в 1918 году, когда он отбывал срок в Омской городской тюрьме. Спасся чудом. "Революция неведомым мечом карала и по необъяснимым причинам миловала", - замечает она.
Второй арест - в 1929 году. Сначала Магжан был заключен в Бутырку. Затем сослан в лагеря. В тот же год, получив на Лубянке разрешение на свидание, в леса Карелии, на станцию "Майкопа" отправилась следом Зулейха. "Увидев Магжана в одежде заключенного, я горько заплакала, - вспоминала она. - Сердце разрывалось от боли. "За что?" - спрашивала я. И не находила ответа. Здесь, в лагере, как оказалось, вместе с Магжаном срок наказания отбывал старший брат Якуба Дулатова Мир, весьма преклонных лет человек. Надолго запомнила последние слова, сказанные им: "Эх, Зулейха, видно, ты последняя казахская женщина, которую мне доводится видеть". Он не выдержал тягот тюремной жизни". Из лагеря с письмом от Магжана, написанным Максиму Горькому, Зулейха поехала в Москву в Союз писателей СССР. Горький принял ее, выслушал и направил в Международный Красный Крест к Екатерине Пешковой. И Пешкова оказала содействие. Срок заключения был сокращен с 10 до 7 лет. В одной из таких поездок Зулейха едва не погибла. Место заключения постоянно менялось и частенько приходилось метаться по незнакомым местам от одного населенного пункта к другому. И когда измученная, со сбитыми до крови ногами, с трудом нашла она место расположения лагеря, Магжан сказал ей слова, которые согревали ее все последующие годы: "Зулейха, родная, я хотел бы посадить тебя на плечи и донести до самой Мекки. Ты стала святой для меня...". 14 раз, через каждые полгода, ездила она к нему. Жила в Ленинграде. Помогли ей тогда близкие И.П. Фетисова - профессора, выпускника Парижского университета, который в лагере сблизился и подружился с Магжаном. Продавая фамильные кольца и браслеты, Зулейха ездила, верила и любила.
Освободили Магжана в 1936 году. Верная спутница жизни привезла вырвавшегося из неволи узника в Царское Село, где снимала квартиру в ожидании его освобождения. Предложила отдохнуть здесь и набраться сил. Но он категорически отказался: ему так хотелось домой, на родину.
И они возвращаются - в Петропавловск. На первых порах им оказывают помощь и дружескую поддержку. Особенно Сакен Сейфуллин, Однако вскоре вновь начинаются упреки и обвинения Жумабаева в старых грехах. Из техникума, где он преподавал, его увольняют как "неблагонадежного". Магжан идет работать в школу, но вскоре гонят и оттуда. Он решается поехать в Алма-Ату, ближе к творческим организациям, и поступает работать в краеведческий музей. Но не успевает привыкнуть к новой работе, как его вновь увольняют. Не рассчитывая устроиться в Алма-Ате, он вместе с Зулейхой отправляется в один из колхозов Алма-Атинской области, устраивается на работу в медпункте. Но вести о "неблагонадежности" доходят и сюда. Опальный поэт лишается и этой работы. И все это на протяжении одного, полутора лет.
Травля, гонения принимают такие формы, что Магжан пытается покончить жизнь самоубийством и только случайно остается живым. Спустя некоторое время, 30 декабря 1937 г., его вновь арестовывают. Это был уже, считает Улжан, третий арест Магжана.
"Всем памятно известное письмо вдовы Магжана к главному редактору журнала "Простор" И. П. Шухову, написанное в 1965 году и опубликованное в № 3 журнала "Простор" за 1989 г. (оно было приведено выше. - В.Ш.), - делилась своими чувствами в письме Улжан, - Зулейха выполнила свое обещание, данное в письме Ивану Шухову, что примет посильное участие в составлении творческой биографии и в подготовке избранных произведений к печати". В 1989 году ее воспоминания составили киномонолог. И мы теперь, имеем возможность, видеть на экране живого свидетеля любви и жизни Магжана Жумабаева.
Далее Улжан поведала нам, какой была доброй хранительницей очага и музы Магжана его верная спутница. Двери ее дома были всегда открыты людям. Если видела в
ком-нибудь неподдельный интерес к творчеству и судьбе Магжана, предоставляла возможность почитать рукописи стихов. Нередко отправлялась в Союз писателей Казахстана и постоянно озадачивала одним и тем же вопросом: когда будут изданы творения Магжана? Руководители СП не избегали ее. Знали: дачу, машину и прочие жизненные льготы просить не станет. Взаимоотношения первого секретаря Союза писателей Казахстана, поэта Олжаса Сулейменова с вдовой Магжана сложились добрые. Олжас Омарович нередко сам навещал ее. Многие годы он, еще задолго до реабилитации творчества поэта, оказывал семье поэта посильную помощь.
Первая книга стихов Магжана обернулась счастьем для Зулейхи. Плача и прижимая к себе книгу, она сказала, что теперь и умирать нестрашно. Через полгода ее не стало...
"И все же я думаю, - размышляет Улжан, - стоит воздать благодарение Богу и судьбе, что ей довелось держать в руках то, о чем, возможно, мечтал сам Магжан, - сборники его стихов, многотысячным тиражом изданные в Казахстане".

РОД, СТАВШИЙ СОКОЛИНЫМ

О Сасыкколь! Ты для предков в былые года
Щедрым являлся поильцем-кормильцем всегда.
Всех укрывали, спасали, хранили от бед
Два твоих дара бесценных - трава и вода.
Магжан ЖУМАБАЕВ

Естественно желание ощутить всей душой истоки поэтической музы Магжана на его родине, которая находилась километрах в трех от центральной усадьбы бывшего совхоза "Молодежный", где раньше располагался казахский аул Сасыкколь и простиралась бескрайняя степь с редеющими березовыми перелесками, с кочующими ордами горьких полынных ветров летом и набегами лихой конницы буранов зимой.
Уроженец здешних мест, поэт Хамза Абдуллин, хорошо знающий родословную и историю судьбы Магжана, одним из первых поведал нам о них, рассказывая, о его родословной:
"Там, где великая сибирская тайга своей юго-западной оконечностью граничит с бескрайней казахской степью "Сары-Арка" ("Золотая степь"), - писал он, - широко раскинулось большое и глубоководное озеро Сасык-коль, южная сторона которого густо заросла кугой. В этих обильных зарослях озера не счесть водоплавающих птиц. Здесь и громкоголосый гусь, утка-кряква, касатка, неугомонный кулик и прочая пернатая мелочь.
Краса и гордость озера - неразлучная пара лебедей. Они, окружив с двух сторон своих еще не оперившихся птенцов, выводят их на утреннюю прогулку. Белая лебедь, по поверью казахов, царица всех остальных птиц, поэтому она в этом краю не боится людей, держит себя на воде царственно, величаво и достойно. Казахи испокон веков почитают ее, никогда не поднимают на нее оружие, она дня них - священная птица. И лебедь, чувствуя такое отношение к себе, близко подплывает к берегу и с любопытством наблюдает за игрой купающихся малышей.
Когда-то с западной стороны озеро окаймлял густой лес, на его опушке стоял добротный, как говорили тогда, пятистенный дом. В этом доме 25 июня 1893 года родился Магжан Бекенович Жумабаев. В ту пору в официальных документах эта местность именовалась Полудинской волостью Петропавловского уезда Акмолинской области.
Отец Магжана, Бекен-ага, был крупного телосложения, красивый мужчина с орлиным носом, большими и острыми глазами, округлым лицом и властным характером. Он тоже родился на берегах Сасыкколя в 1868 году.
Жену Бекена звали Гулъсим-апай. Она родила ему семерых сыновей и двух дочерей. Старшим из детей был - Муслим. Затем родились Кахарман, Магжан, Мухамеджан, Салимжан (Салтай), Калижан и Сабыржан. Дочерей звали Куляндам и Гульбахрам.
В нашем североказахстанском крае и Бекена, и потомков Бекена до сих пор называют "родом, берущим начало от волка". Существует семейная легенда: когда мать Бекена по имени Койдык забеременела им, то у нее вдруг возникло сильное желание отведать волчьего мяса. Впрочем, проявлять к этому излишний интерес не совсем уместно, однако в нашем краю известно, что действительно все дети Бекена и дети детей его все как на подбор были смелыми, настойчивыми, деятельными и удивительно красивыми.
Но судьба их в последующем оказалась трагической. В тридцатых годах горе-активисты эпохи культа личности преследовали не только непревзойденного мастера поэтического слова, любимца казахской молодежи Магжана Жумабаева, но и всех его братьев и сестер, близких родственников.
Два старших брата поэта - Муслим и Кахарман, младший его брат - Мухамеджан были арестованы в середине 1937года как "враги народа". Сам поэт по такому же обвинению первый раз был арестован в 1929 году, а второй -30 декабря 1937 года.
Трое из них - Муслим, Магжан, Кахарман - словно канули в воду, до сих пор неизвестно, в каком году и где они расстреляны, в какой местности были похоронены. Мухамеджан же, отбыв долгие десять лет в лагере, вернулся в свой аул и умер, прожив 82 года. Другой брат поэта Салимжан (Салтай) жил в доме родителей, добывая в поте лица кусок хлеба, чтобы отец Бекен и мать Гульсим не умерли от голода. Но и Салимжан дважды побывал в тюрьме как родной брат "врагов народа". Самые младшие братья Магжана - Калижап и Сабыржан - оставили родной дом в юношеские годы, нашли приют в городе Фрунзе в семье братского киргизского народа. Они скончались в начале 80-х годов.
Умерли в горестные тридцатые обе дочери Бекена и Гульсим, унеся с собой в могилу печаль и тоску по родным братьям".
Откровенно говоря, когда я поехал в командировку в родные места Магжана, то не надеялся встретиться с его родственниками. И считаю, что мне повезло, что я встретился с вдовой родного брата Магжана - Салимжана - Бибизайып-апой, проживавшей в селе Бастомар, от которого рукой подать до родных мест поэта.
Хотя ей уже было в то время далеко за восемьдесят, вряд ли у кого бы повернулся язык назвать ее старухой: легкая походка, вышитый национальным орнаментом голубой камзол, тонкие черты лица делали ее намного моложе своих лет.
И удивлялся я уже не тому, что она знает наизусть и может читать еще и еще стихи М. Жумабаева, его поэму, ставшую вершиной казахского эпоса, о живущем в далекие времена здешнем легендарном батыре по имени Баян, храбро бившемся за родную землю с калмыками, а главным образом, тому, какую силу духа, красоту душевную надо было иметь этой хрупкой, как ива, склоненная на крутом ишимском берегу, аульной женщине, чтобы ее не сломили и не согнули в три погибели суровые вихри времени, смерчем пронесшиеся над всеми теми, кто был связан родственными узами с Магжаном Жумабаевым.
Невольно хотелось задать ей вопрос: как в глухом ауле, в почти заповедной степи, мог родиться такой крупный талант, который, по признанию одного из профессоров-литературоведов, стал поэтическим мостом от Абая до современной казахской поэзии. Но из того, что она нам поведала, многое стало ясно.
Отец Магжана Бекен занимал пост волостного управителя в Полудине, был человеком прогрессивных взглядов, отличался справедливостью и гостеприимством, вел среди казахского населения большую культурно-просветительскую деятельность, оставляя двери своей юрты днем и ночью, открытыми для находящих приют в его доме путников.
Однажды в селе появился беглый башкирец Ахиеддин Аханов. Когда его привели к волостному, Бекен внимательно выслушал Ахиеддина и сказал: "Вижу, что ты грамотный и способный человек. Отправлю тебя в свой аул: будешь учить грамоте ребят. Там тебя никто не найдет".
Так в Сасыкколе появился образованный человек, умеющий писать и читать
по-арабски, знающий латынь. И в специально раскинутой для него юрте открыл школу, где учил грамоте аульных ребят, среди которых незаурядными способностями выделялся любознательный Магжан, сын Бекена.
Пришло время, когда Ахиеддин сказал приютившему его хозяину: "Я дал твоему сыну все, что мог. Теперь все зависит от вас самих".
И Бекен по совету Ахиеддина отвез Магжана в Петропавловск, где тот стал учиться в казахско-татарском медресе.
И в дальнейшем юноша из глухого аула смог учиться дальше в знаменитом медресе "Галия" в Уфе, где знакомится с будущими известными поэтами и писателями, среди которых Беимбет Майлин, Габдолла Тукай, Сайфи Кудаш, принимать участие в известном рукописном журнале "Садак", в казахской газете. А затем отправился в Омск в учительскую семинарию и сумел здесь глубоко изучить и по достоинству оценить могучую силу поэтического слова Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета, Байрона и Гете, переводя их стихи на казахский язык.
А уже в советское время закончил в Москве Высший литературно-художественный институт, первым директором которого был В. Брюсов, работал в центральном издательстве, готовил учебники для казахских школ.
Когда Магжан приезжал погостить в родной аул, непременно привозил столичные гостинцы, которым особенно радовались никогда не видевшие подобных, аульные дети. Это был настоящий праздник не только для его родных и близких, но и для всех жителей окрестных аулов.
Не скупился на угощение для односельчан и Бекен, ставя для редкого гостя из столицы белую юрту и велев заложить в котлы самое лучшее мясо.
А сам Магжан в аккуратно выглаженном костюме, в шляпе, с тросточкой не только завораживал степняков непривычным для аула видом, но удивлял еще и тем, что иной раз, не успев отведать источающий аромат бесбармак, выходил во двор, седлал коня и гнал его до близлежащих березовых колков.
Как знать, может быть, и рождались в те мгновения магжановские строки, ведь поэт находился в расцвете творческих сил и ему, надо было побыть наедине с ветром, березками, небом, с самим собой.
"Могли ли мы тогда подумать, какая впереди ждет его беда, - горестно вздыхает Бибизайып-апа. - Я в поисках лучшей доли отправилась в Петропавловск и, сняв тесную и неуютную квартирку, приютила у себя родителей Магжана Гульсим и Бекена, делила с ними свой паек в те трудные и голодные годы. Вскоре была похоронена мать поэта, надломился под грузом бед скончавшийся в 64 года Бекен.
Когда вернулся из заключения муж Салимжан, я подумала, что можно будет вздохнуть свободно и вместе воспитывать сына Болата. И не ведала, не гадала, что "черный ворон" приедет за Салимжаном вторично.
Вместе с сыном Болатом я осталась одна в пустом доме - имущество конфисковали, увели со двора буренку. А когда со слезами на глазах просила ее оставить, в ответ услышала:
-Корову семье врага народа держать не положено.
Из дома исчезли газеты, книги, тетради со стихами Магжана. Держать их по тем временам было рискованно. О судьбе же самого Магжана, подвергшегося вторично аресту в 1937 году, ничего не было известно, кроме того, что жизнь его оборвалась в следующем году".
-И все же никаким, силам не удалось вырубить на корню наш род, который я бы в отличие от семейного предания назвала соколиным, - с гордостью на прощанье говорит мне Бибизайып-апа. - Недаром же так полюбилась Магжану горьковская "Песня о Соколе", строки которой можно отнести и к нему самому, ибо его прекрасному и замечательному таланту, а значит, ему самому, суждено парить высоко и во все времена.
Вскоре после встречи с Бибизайып-апой нашелся еще один родственник Магжана, его племянник Г. Кахарманов, который проживал в Боровом и сам приехал к нам в редакцию, чтобы поведать следующую историю:
"Однажды, а было это лет шестьдесят назад, приехал к нам в гости, в аул Сартомар, мой дядя Магжан. Мы, дети, звали его Жажеке. Вместе с женой Зулейхой пошел он на берег озера Сасыкколь. Увязались со взрослыми и ребятишки. Нам очень нравилось слушать, как рассказывал дядя о природе, о родине. Особенно увлекались мы его сказками. Мы, в свою очередь, делились с Жажеке своими мыслями, детскими мечтами и были уверены, что он нас выслушает, поймет, посоветует.
В этот раз, на берегу озера, беседа шла неспешно, и вдруг Жажеке, преклонив колено, собрал мелкие камешки, поднес их к лицу и сказал:
-Даже камни Родины имеют свой неповторимый аромат. Запомните это навсегда.
И теперь, приезжая в аул, бывая на берегу озера, я вспоминаю слова моего дяди - учителя и наставника. В горле застревает ком, глаза застилают слезы. Немного прожил Магжан Жумабаев, но оставил после себя неоценимое богатство - стихи, статьи, книги.
У моего дедушки Бекена, как вы уже знаете, было девять детей - семь сыновей и две дочери. Всем им он сумел дать образование, что по тем временам было сделать весьма сложно. А трое из сыновей Бекена получили высшее образование - Магжан, Калижан и Сабыржан. Мой отец Кахарман тоже считался в роду Бекена очень образованным. Но лишь Магжан достиг таких высот, о которых можно было лишь мечтать. Он имел и восточное, и европейское воспитание, слыл человеком энциклопедических знаний. Однако никогда мы не слышали из его уст ни одного высокомерного слова, ни одним движением он не позволял себе унизить родственника или соседа.
Помню, собирались мы часто у нашего родового колодца. Здесь, невдалеке от озера Сасыкколь, располагалась наша зимовка. У дедушки Беке, было 35 внуков и внучек. И, несмотря на трагическую судьбу родителей (а все сыновья деда подвергались гонениям за то, что они родственники Магжана), мы жили очень дружно, помогали друг другу в большом и малом.
Видимо, поэтому, когда я стал взрослым, женился и у меня родился первенец, то назвал я сына Магжаном. О том я сообщил жене дяди, Зулейхе. Она дала свое согласие. А когда мальчику исполнилось шесть лет, приехала к нам в гости, чтобы посмотреть на второго Магжана.
В 1978 году Габит Мусрепов, будучи на отдыхе в Боровом, заехал к нам. Долго мы вели разговор о судьбе казахской литературы, его книгах, книгах других писателей и поэтов. Зашла, конечно, речь и о стихах Магжана. Узнав, что мой сын носит имя своего некогда опального деда, он подарил ему книгу "Улпан ее имя" с дарственной надписью: "Милому молодому Магжану с искренними пожеланиями. Будь вторым Магжаном, всегда и во всем напоминай деда. Габит Мусрепов".
Не стал мой сын ни писателем, ни поэтом. Но образ деда Магжана помог ему вырасти порядочным человеком, достойно служить Родине. Да и другие потомки славного рода Бекена не посрамили имени Жумабаевых. Все они выросли хорошими людьми, честными, работящими. И думаю, немалая в том заслуга моего дяди - Магжана Жумабаева".
А закончить эту главу мне хочется сокровенным признанием Бибизайып-апы о том, что ее муж Салимжан, умирая, завещал родным, что если придет время реабилитации и признания Магжана, зарезать в честь этого лошадь собрать всю родню и устроить той. Такое время пришло, Магжан вернулся в родную степь навсегда.
И еще. После меня в гостях у Бибизайып-апы (она умерла несколько лет назад) побывал районный журналист В. Шмидт. Он рассказал мне, что когда она говорила на казахском, ее слова переводила на русский, ее младшая внучка Альмира, в то время студентка КазГУ. Она и eё старший брат Болат серьезно взялись за составление подробной истории своей семьи. "Не забывайте о своих корнях, вернитесь к ним и вы найдете то, что искали на чужбине", - это слова седовласой Бибизайып-апы, степной аристократки, которая, разменяв девятый десяток много трудной жизни, сохранила в своей памяти для нас историю семьи, давшей миру гений Магжана.
К вышесказанному следует добавить, что в ноябре 2000-го года имя Магжана Жумабаева присвоено бывшему Булаевскому району, где родился поэт. В райцентре установлен бюст Магжана. Солидный вклад в благоустройство райцентра и установление бюста М. Жумабаева внес руководитель крестьянского хозяйства "Барс", ставшего крупнейшим в районе производителем зерна, Бари Сотоевич Амоев.
Кстати, аким района Серик Султангазинович Билялов, многое сделавший по развитию культуры в районе, по увековечению памяти самобытного казахского поэта, тоже родом из села Сартомар, где открыт дом-музей Магжана Жумабаева.

СВЕЧА В УРАГАННОЙ НОЧИ

Тяжелеет тьма
В сгустившихся облаках,
И свирепо мечется ураган.
Благодарен я мигу света
в слабых руках,
Слабой свечке, чей свет
в темноте моргал.
Магжан ЖУМАБАЕВ

Сотрудник Северо-Казахстанского управления КНБ Р. Абатурова, которая познакомила нас со многими материалами по делу Магжана Жумабаева, хранившемуся в архиве областного управления этого ведомства (в советское время оно называлось КГБ), подтвердила, что впервые с ходатайством о реабилитации, а также с заявлением с просьбой сообщить какие-либо сведения о судьбе Магжана Бекеновича обратилась его супруга Зулейха Жумабаева, которая проживала на станции Карагуга бывшего Конюховского района Северо-Казахстанской области. В 1959 году она пишет заявление на имя тогдашнего председателя Совета Министров СССР, Хрущева. В результате этого ходатайства материалы архивно-следственного дела были пересмотрены в военном трибунале Туркестанского военного округа.
Р. Абатурова помогла нам узнать, как распоряжались судьбой великого поэта заплечных дел мастера.
Из протокола допроса
М. Жумабаева:
"Родился в Полудинской волости, в 1893 году, в семье крупного скотовода-бая. До 1909 года находился на иждивении у родителей, учился у мулл. В1911 году отец отправляет меня в Уфу, где определяет в медресе "Галия". Здесь я стал готовиться для поступления в Омскую учительскую семинарию, для чего изучал русский язык. После окончания семинарии, в 1917 году, стал работать в областном казахском комитете. Затем поступил в учительский институт. Во время колчаковщины заведовал в Петропавловске двухгодичными учительскими курсами. Спустя год меня назначили редактором газеты "Бостандык туы". В 1923 году, я уехал в Ташкент, где стал преподавать и работать членом казахской научной комиссии. Еще через год я поступил в Московский литературно-художественный институт, имел стипендию Туркестана. Но потом меня лишили этой стипендии, так как я состоял на службе в Центроиздате. В 1926 году я вернулся в Петропавловск, где стал работать в совпартшколе, преподавать русский язык казахам, а казахский - русским..."
В 1923 году Туркестанское государственное издательство делает попытку издать Магжана Жумабаева. В предисловии ко второму изданию, написанному Султанбеком Куджан-оглы, говорится:
"Мы издали стихи Магжана Жумабаева, считая, что они заслуживают почетное место в киргизской (казахской) литературе. Поэтические произведения автора читатели уже знают. Ясно, что в деле возрождения новой литературы там, где только начинает вырабатываться литературный язык, заслуга таких поэтов, как Магжан, громадна.
Считающийся до сих пор в Туркестане языком кочевников-скотоводов и признанный неподходящим, неудобным для деловой переписки и для печати, киргизский (казахский) язык в стихах Магжана выявляется как гибкий, богатый, чистый, легкий и вполне обработанный. Поэтому мы в стихах Магжана имели в виду больше литературную сторону, чем их политическое содержание. И читатель не должен обращать внимания на те места, где встречаются противоречия марксистскому мировоззрению. А побольше обращать внимания на красоту и художественную сторону, на образность, должен серьезно вникать в их исторический смысл..."
НКВД, подчеркивает Р. Абатурова, напротив, обращало больше внимания именно на политическое содержание стихов Магжана, и описывает, как обыденно-буднично началась первая ссылка поэта в лагеря Карелии. На квартиру к Магжану зашли "на огонек" следователь местного НКВД Губайдуллин и милиционер Шаяхметов. Гостевание их затянулось: пили кумыс, чаевничали, слушали стихи и эпиграммы, которые читал Магжан. Гости стихи нахваливали, а над героями эпиграмм, прототипами которых были руководители республики и городского НКВД, заразительно смеялись. Но уже на утро стало ясно, что их смех был деланным - Магжан получил предписание прибыть по назначению в Алма-Ату. Затем Москва, и дальше - по этапу.

Обвинение стандартное: создание подпольной организации и написание произведений буржуазно-националистического толка.
Постановлением коллегии ОГПУ от 4.04.03 г. М. Жумабаев был осужден по ст. 58-11 и 58-10 УК РСФСР, к 10 годам (за создание в Ташкенте подпольной контрреволюционной организации).
Вторично Магжан Жумабаев осужден решением комиссии НКВД и Прокуратуры СССР от 11 февраля 1938 года по статьям 58-6 (шпионаж) и 58-11 (организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений и равно участие в антисоветской организации).
С чего начинается "дело"? Составлены справки двух сотрудников НКВД. В них указывается, что "с 1917 года Жумабаев состоял членом националистической организации "Бирлик" в Омске. Позднее был членом "Алаш-Орды", участвовал в организации борьбы с Советской властью. В 1922 году, будучи завербован в контрреволюционную организацию казахских националистов, проводил активную контрреволюционную деятельность, направленную на подготовку контрреволюционных повстанческих кадров на свержение Советской власти. А в 1929 году был уличен в контрреволюционной деятельности и осужден к 10 годам лагерей заключения, а в 1936 году, вернувшись из лагеря, восстановил старые связи и продолжает вести контрреволюционную работу".
Уголовное дело в отношении Жумабаева, отмечает Р. Абатурова, не возбуждалось так, как того требует процессуальный закон, а сразу началось с предъявления обвинения, когда еще нет никаких доказательств о совершении преступления. Затем, 30 декабря, через четыре дня, Магжан Жумабаев допрашивался сотрудником УГБ НКВД.
- Вы арестованы как член антисоветской националистической организации, существовавшей в Казахстане, и по ее заданиям вели активную контрреволюционную работу. Признаете ли вы себя виновным в этом?
Магжан отвечает:
-Виновным в этом себя не признаю.
Допрос закончен. В протоколе больше нет ни слова, кроме подписи М. Жумабаева. Затем через семь дней, уже 6 января 1938 года, в деле появляется заявление Жумабаева на имя народного комиссара внутренних дел Казахстана. Магжан Жумабаев пишет:
"Желая искупить свою вину перед Советской властью, чистосердечно заявляю, что предъявленное мне обвинение в том, что я занимался... шпионской деятельностью в пользу одного из иностранных государств, подтверждаю. Шпионажем в пользу Японии я, Жумабаев, начал заниматься с 1919 года по 1929 год, т.е. по день моего ареста и отправки в лагеря. По отбытию таковых и возвращению в Казахстан в 1936 году я возобновил свою деятельность в пользу названных государств и восстановил свою связь с членами националистической организации. Завербовал меня Букейханов в 1919 году в городе Омске. Дополнительные показания о своей деятельности дам дополнительно".
Можно не сомневаться, что на Жумабаева было оказано как физическое, так и психологическое давление. Десять лет он уже просидел в сибирских лагерях и хорошо знал повадки НКВД, знал, что все равно осудят. Не выдержав насилия, он оговорил себя в надежде сохранить себе жизнь. 6 января он написал заявление, и после этого только 10 февраля его начинают допрашивать.
Видимо, вопросы и показания были заранее составлены. Специально приводятся сотни фамилий, кого он якобы привлек к шпионской деятельности, кого - в организацию "Алаш-Орда". Показания были заранее отпечатаны на машинке. Сомнений нет - все дело было сфабриковано, о бездоказательном обвинении в шпионаже сам за себя говорит и факт, что Алихану Букейханову (осужденному в 1937 году) обвинение в шпионской деятельности не предъявлялось. Как же он тогда "завербовал" Жумабаева?
В открытом письме М. Жумабаева от 21 мая 1937года на имя председателя Совнаркома Каз ССР Исаева поэт просит о предоставлении ему "возможности показать свое бесповоротное перерождение, окончательную перековку, свою преданность социалистической родине на деле, на творческой работе, в частности, на литературной творческой работе", дав возможность печататься в Казахстане.
Горько читать о преступлениях, которых автор письма не совершал. Но ведь "раскаиваться", отмечает Р. Абатурова, тогда было принято. Сталин любил "искренние раскаяния". Случалось, кому-то они спасали жизнь.
8 июля 1960 года Жумабаев был посмертно реабилитирован. Вот что указывается в документе: "Решение комиссии НКВД и Прокуратуры СССР от 11 февраля 1938 года в отношении его производством прекратить, поскольку за эти деяния Жумабаев был осужден к 10 годам и наказание отбыл".
Вот ведь какой парадокс получается: в 1938 году Жумабаев был осужден к расстрелу за то, что уже... отбыл наказание. Знакомая с "делом" Жумабаева, Р. Абатурова подтверждает уже известный нам факт, о том, что после отбытия своего десятилетнего срока Магжан пытался искать справедливость, обратившись в Алма-Ату, в Союз писателей Казахстана. В "деле" имеется письмо Сабита Муканова в адрес Жумабаева, где выражается надежда, что "если Магжан встал на путь исправления, то будет приниматься решение о принятии его в члены Союза писателей Казахстана". Видимо, после этого Магжан поехал в Алма-Ату, где его в декабре 1937 года взяли под стражу.
8 июля 1960 года было принято решение о реабилитации Магжана Жумабаева.
Документ, заверенный гербовой печатью военного трибунала Туркестанского военного округа, гласит:
"Дело по обвинению Жумабаева Магжана Бекеновича, 1893 года рождения, до ареста по настоящему делу (30 декабря 1937 г.), без определенных занятий, пересмотрено военным трибуналом Туркестанского военного округа 8 июля 1960 года. Постановление от 11 февраля 1938 года отменено и дело прекращено. Жумабаев Магжан Бекенович реабилитирован посмертно.
Председатель военного трибунала ТуркВО генерал-майор юстиции Примак".
Прошли те времена, подчеркивает Р. Абатурова, когда и органы госбезопасности, и другие правоохранительные органы являлись безмолвным оружием в руках режима той власти, тех правителей, которые вели необъявленную войну против своего народа путем массовых репрессий. Принятые законы правового государства стали надежным гарантом того, что страшные трагедии прошлого, ломавшие судьбы даже таких выдающихся по таланту людей, как Магжан Жумабаев, никогда у нас не повторятся.

СЕЯ ДОБРОЕ, ВЕЧНОЕ

Должен знать невежда, что душою слеп,
"Ремесло, науки для голодных хлеб".
И иной заботы нет у них: "Стезю
Проложить заблудшим в море жизни мне б".
Магжан ЖУМАБАЕВ

После появления моего очерка "Его называли казахским Пушкиным" в марте 1989 года (кстати, это была первая публикация в Северо-Казахстанской областной газете о Магжане Жумабаеве) в редакцию газеты стали приходить письма, которые раскрывали те или иные черты удивительно самобытной, многогранной личности поэта, верного сына своего народа.
Первой откликнулась Татьяна Петровна Нетесова, бывшая учащаяся школы № 7 им. Пушкина г. Петропавловска, в которой преподавал Магжан Жумабаев.
"Я, как правило, читаю публикации, которые посвящены или связаны с именем великого русского поэта А.С. Пушкина, очень любимого мною, - писала она в адресованном мне письме. - Поэтому, когда я взяла в руки однажды областную газету "Ленинское знамя" и увидела очерк "Его называли казахским Пушкиным", решила внимательно его прочесть.
Мое внимание привлек снимок, на котором был запечатлен юноша с курчавыми волосами, тонкими чертами лица, которое показалось мне очень знакомым. Прочитала публикацию, долго разглядывала фото и уже, без всякого сомнения, определила: герой очерка и наш учитель русского языка и литературы, который вел уроки в неполной средней школе № 7, носящей имя А.С. Пушкина, - одно и то же лицо. Он преподавал в
6-7-х классах. Было это в 1936 году, в первом полугодии. Школа находилась в двухэтажном деревянном здании, в котором позже стала располагаться станция юных техников.
Когда Магжан Бекенович в первый раз вошел к нам в класс, мы, признаться, засомневались, сможет ли он вести на соответствующем уровне уроки казахского языка и литературы, но уже после первого занятия все сомнения рассеялись, а после нескольких уроков мы просто полюбили нового учителя, особенно за то, как он вел литературу. Магжан Бекенович так увлеченно и интересно рассказывал, столько много знал, так отлично владел словом, что все ученики, даже самые вертлявые мальчишки, слушали его, затаив дыхание.
Когда по расписанию выпадали смежные уроки литературы и русского языка, Магжан Бекенович, как правило, не покидал класса, а меня невозможно было выгнать. Я ловила каждую свободную минуту, чтобы поговорить с полюбившимся всем нам учителем. В то время я не по возрасту многое помнила наизусть. Магжан Бекенович знал об этом и охотно беседовал со мной. Нередко просил прочитать наизусть любимые мной стихи. Помню, как читала "Памятник" А.С. Пушкина, и учитель похвалил меня за хорошее чтение.
Во время наших коротких внеклассных бесед, когда его кружком обступали ребята (как правило, Магжан Бекенович не торопился в учительскую), лицо учителя менялось, теплели грустные глаза, появлялась легкая улыбка, которая всегда располагала к нему его питомцев.
О себе он никогда ничего не говорил, хотя мы нередко просили его рассказать о своей жизни. А вот любовь к литературе успел привить многим, хотя уроки вел недолго. Из школы исчез неожиданно, так и не закончив учебного полугодия.
На расспросы, где он, что с ним, директор школы, завуч и преподаватели отвечали коротко: "Отозван в Алма-Ату как поэт". В том, что Магжан Бекенович - поэт, никто из нас не сомневался, хотя мы и не читали его стихов.
Прошло еще немного времени, и всех нас разбросала судьба по различным дорогам жизни. Не знаю, как кто, а я нередко вспоминала об уроках литературы, которые давал нам Магжан Жумабаев, может быть, потому, что сама стала учительницей и старалась ему подражать. Как и у многих людей довоенного поколения, трудная судьба выпала и на мою долю. Закончив семилетку и педкурсы, я поехала работать учительницей в село Шаховское, потом стала заведующей школой в Толмачевке (это недалеко от Асанова), где, кроме русских, жили казахи, украинцы, немцы.
Уже во время войны, пошла работать на завод имени Калинина, стала электриком, на "когтях" по столбам лазала, женское ли дело? Но ничего - приспособилась. Одной пришлось растить двух сыновей, один из них трагически погиб.
Одним словом, много было в моей жизни горького, и, как самые светлые мгновения, оставались в памяти уроки Магжана Жумабаева на русском языке. Но о дальнейшей судьбе любимого учителя ничего не знала. И вот я прочитала в областной газете о жизни и судьбе прекрасного поэта и мужественного человека с большой буквы, нашего любимого учителя..."
Глубоко символично, что тот, кого называли казахским Пушкиным, преподавал в школе имени Пушкина, расположенной на улице, также носящей имя великого русского
поэта.
Как видно из письма, Магжан своими знаниями, эрудицией способствовал глубокому освоению творчества классиков русской литературы, прекрасно владел материалом, отлично знал язык.
Наш известный краевед, неутомимый следопыт родного края Михаил Бенюх, включившийся в поиск материалов о Магжане, первым в облгосархиве г. Петропавловска обнаружил документы о его деятельности на ниве просвещения. Они содержат сведения, позволяющие представить "нулевой цикл" советского школьного строительства.
"По приходе красных, - сообщается в отчете школьного подотдела Петропавловского отдела народного образования за 1920 год, - на бумаге числились 262 школы с 574 преподавателями. Фактически большинство из школ не функционировало: в уезде - из-за отсутствия учащихся и школьных принадлежностей, в городе - из-за расквартирования в школьных помещениях солдатских казарм..."
"Книга учета личного состава школ Петропавловского уезда" за этот же год дает представление о формировании "учительского корпуса". В ней имеется пометка: "Жумабаев Магжан... временно назначен, на должность заведующего, Успенского районного отдела народного образования с 1 апреля 1920 года". В ведении заведующего находились школы в Булаевском и Возвышенном районах (ныне район М. Жумабаева).
Вероятно, именно в это время, предполагает М. Бенюх, Жумабаев стал особенно интенсивно работать над созданием учебников и пособий для советских казахских школ. В тексте протокола "Объединенного совещания от 31 января 1921 года, созванного Народным комиссариатом просвещения и членом редакционной коллегии при Госиздате КАССР Ахмедом Байтурсыновым, по вопросу составления и перевода учебников на киргизском языке для Киргизской, единой, трудовой школы 1-й и 2-й ступеней" в числе согласившихся принять участие в осуществлении задуманного называются "товарищи Магжан Жумабаев, Макаш Турганбаев, Кожмухамет Кеменгиров, Жумагали Тлеулин".
К этому времени уже готовились Жумабаевым переводы "Киргизской истории" и "Педагогики". Объединенное совещание поручало ему написать "Теорию словесности киргизского языка". Было решено составление и перевод учебников закончить к 1 июня, "с тем, чтобы отпечатать и издать летом к началу будущего учебного года".
Фамилия Магжана вновь встречается в "Списке школьных работников и педкурсов Акмолинской губернии" за 1921 год. В документе указывается, что "Жумабаев Магжан Б. назначается лектором Петропавловских трехгодичных педагогических курсов с 1 ноября 1921 года".
Но сея доброе, вечное в тяжелейшие дни после гражданской войны, когда свирепствовали эпидемии, хватала за горло костлявая рука голода, безысходную тоску вызывала разруха, Магжан не мог оставаться в стороне от бед и чаяний народных. И красноречивое свидетельство тому - его деятельность на очень ответственном посту заместителя председателя Акмолинской губернской, чрезвычайной комиссии помощи голодающим, следы которой были обнаружены в документах облгосархива в 1997 году и представлены в публикации заведующего отделом этого учреждения М. Мелехина.
Бесстрастный, сухой, бьющий, подобно выстрелу из пистолета, язык документа свидетельствует, сколько же людских страданий, боли, горьких слез пришлось пропустить через свое сердце Магжану, занимавшему должность в комиссии, которая, как повелевала мода тех революционных лет, краткости ради, была поименована Акмолгубкомпомголом.
"23.06.1922 г. Москва ЦК Помгол.
Центральных губерний Петропавловск направляются голодающие тчк Акмолгуберния перегружена таковыми тчк связи разрастающимся голодом нашей губернии доходящего до людоедства прибывающие люди обречены голодовку тчк Просим ваших распоряжений запрещения переброски нашу губернию голодающих тчк
Заместитель председателя
Акмолгубкомпомгола Жумабаев тчк"
Эта телеграмма с подписью Магжана была отправлена в вышестоящую инстанцию в связи с царящим и набирающим силу в губернии голодом, когда появились случаи людоедства, а Москва посылает голодных людей из центральной России без учета ситуации, сложившейся в регионе.
В то время без мандатов не обходилось. Вот один из них, подписанный чрезвычайным уполномоченным КирЦИК и ЦК П.Г. Кияковым 1 июля 1922 г.:
"Предъявитель сего, заместитель председателя Акмолинской Губернской Чрезвычайной Комиссии помощи голодающим Жумабаев Магжан Бекенович, командируется в Петропавловский и Кокчетавский уезды, для усиления работы по оказанию помощи голодающим".
Еще один красноречивый документ - телеграмма Кокчетавскому уисполкому:
"Предложите уполпомгола Жумабаеву срочно выехать губернию для доклада, Пред. Акмолгубисполкома Шарипов. 1 августа 1922 г."

"И - РАВНЫМ ПО ДУХУ
БУДЬ МИРУ ВСЕМУ"

Очнись и воспрянь! - наступила пора.
Тебя день и ночь угнетали вчера.
Ты в сторону старый облезший тымак
Отбрось, чтобы новые слышать ветра.

И, в книги вникая, невежества тьму
Рассеешь, разрушив незнанья тюрьму.
И века грядущего будешь достоин,
И - равным по духу будь миру всему.
Магжан ЖУМАБАЕВ

"Как сегодня помню образ Магжана-ага, - вспоминала бывшая выпускница Петропавловского пед. техникума 3.Садвакасова, - в ту пору, когда преподавал поэт - среднего роста, плотного, крепкого телосложения, светлое лицо, густые черные волосы, элегантный, всегда аккуратно и красиво одетый. Его лирические стихи пленили нас, и мы с нетерпением ждали следующей встречи с ним. Непринужденные беседы, мудрые советы нашего наставника оставили незабываемые впечатления. Мы хотели быть похожими на него и, честно говоря, были в него влюблены".
А вот свидетельство доцента КазПИ им. Абая Бакшилова о том, как воспринимали Магжана в обществе, приведенное, племянницей поэта Р. Жумабаевой, к воспоминаниям которой мы вернемся: "Мне было 15 лет. На одной из вечеринок все с нетерпением ждали Магжана, особенно девушки и женщины. Он пришел с опозданием, яркий, красивый. Одет был необычно. Скинул макинтош, небрежно бросил белые перчатки. Извинился. Но дамы сразу попросили за опоздание плату стихами экспромтом. Стихи были выданы, великолепные, блестящие, искрящиеся юмором".
Умирбай Ибраев, бывший ученик совпартшколы, в которой намного раньше, чем в школе им. Пушкина, преподавал Магжан, одновременно давая уроки по русской и казахской литературе в пед. техникуме, вспоминает, что в учебное заведение учитель являлся всегда аккуратно одетым.
Невольно возникал вопрос, откуда же берут начало истоки эрудиции Магжана, где и когда выходец из глухого аула обрел тот самый европейский блеск, который, подобно лучу солнца, озарил его современников.
В какой-то мере пролило свет на это обстоятельство письмо писателя из Караганды Жаика Бектурова, в котором он писал нам в 1993 году:
"Как представитель Союза писателей Казахстана, я долгие годы принимал участие в работе Омского отдела Всесоюзного географического общества, выступал на юбилейных сессиях этой организации. На одной из сессий меня приняли в члены этого общества. Совместно с омскими учеными и литераторами, по мере сил, способствовал становлению мемориальных досок на зданиях Омской учительской семинарии нашим землякам - видному поэту С. Сейфуллину, общественному деятелю Н. Нурмакову, бывшему слушателю кадетского корпуса, выдающемуся просветителю Ч. Валиханову, директору семинарии, крупному исследователю казахской степи А.Н. Седельникову, одному из ведущих авторов капитальной книги "Киргизский край", изданной в Петербурге в 1903 году, а также книг "Акмолинская область" и "Озеро Зайсан".
В те годы я познакомился со многими омскими учеными, литераторами и журналистами, в том числе ныне покойными профессорами В.В. Берниковым, внуком известного русского поэта, автора "Конька - Горбунка" П. Ершова, и доктором сельскохозяйственных наук В.К. Ивановым. Валентин Константинович Иванов был близким другом казахских писателей и общественных деятелей, которые в начале нашего века учились в Омске, в частности Сакена Сейфуллина и Магжана Жумабаева. Он много рассказывал об истории учительской семинарии, которая открылась в Омске еще в начале 70-х годов прошлого столетия и считалась в то время Сибирским университетом. В 1967 году В.К. Иванов передал мне свои воспоминания о казахских воспитанниках Омской учительской семинарии. Город Омск имеет для нас исключительное, культурное и экономическое значение. Здесь впервые были опубликованы в оригинале стихотворения великого Абая, здесь совместно с А.Н. Седельниковым наш крупный ученый и востоковед А.Н. Букейханов составил географическое, этнографическое и экономическое описание обширной казахской степи. Казахский ученый-демократ и путешественник, Чокан Валиханов окончил здесь кадетский корпус и стал первым казахом, принятым в действительные члены Русского императорского географического общества, выдающимся представителем русской и казахской демократии, служившим связующим звеном дружбы наших народов.
В 60-х годах я не смог предложить воспоминания ныне покойного В.К. Иванова в печать, потому что в них содержались строки о нашем замечательном национальном поэте Магжане Жумабаеве, в то время накрепко запретном не только для печати, а даже для устного упоминания. Мне не хотелось вычеркивать строки В.К. Иванова, написанные им от всей души о большом казахском поэте. До сих пор воспоминания Иванова хранились в моем личном архиве. Поскольку сейчас как казахские, так и русские читатели имеют в своих библиотеках произведения М. Жумабаева, я решил предложить воспоминания русского ученого-педагога о наших казахских и русских друзьях".
Из воспоминаний доктора наук В.К. Иванова
Признаюсь, в семинарские годы мастерство, с которым владели русским языком наши товарищи-казахи, я не мог еще оценить в полной мере.
Много позднее - в 1922 году, возвращаясь из Борового, я остановился у своего товарища, окончившего вместе со мною учительскую семинарию в 1919 году, Мухамеджана Бейсенова. Во время нашей беседы с М. Бейсеновым в комнату вошел Магжан Жумабаев.
Как только он заговорил, я был буквально очарован красотой русского языка в устах Магжана, богатством красок и оттенков слов, чистотою, светлой прозрачностью его слога.
В лекциях о культуре речи, которые я нередко читаю своим слушателям-студентам Омского сельскохозяйственного института, я почти каждый раз вспоминаю этот случай, столь поразивший меня и запечатлевшийся в моей душе на всю жизнь.
Семинария до революции дала Сибири около тысячи народных учителей. Омская учительская семинария, открытая в 1872 году, была одним из старейших учебных заведений Сибири и являлась по тому времени важным культурным центром. Сибирский университет - так любовно называли семинарию в старые годы. В семинарии было отлично поставлено преподавание русского языка и литературы, естествознания, психологии, педагогики, дидактики и методики основных школьных предметов. При семинарии существовала образцовая начальная школа, где проводились показательные занятия, а семинаристы давали свои первые уроки.
Планы уроков тщательно разрабатывались с руководителем-преподавателем, а после их проведения подробно обсуждались на так называемых конференциях всем классом. Такого рода обсуждения были всегда содержательны и проходили очень интересно и живо. Ученики образцовой школы должны были обращаться к семинаристам не иначе как "господин учитель ", разумеется, такое положение обязывало каждого семинариста даже в самом младшем классе стремиться постоянно, сохранять солидность и выдержку. Учащиеся семинарии не назывались учениками, а именовались воспитанниками семинарии.
Классы (их было четыре: приготовительный, первый, второй и третий - выпускной) редко имели более 20 человек, т.е. всех воспитанников семинарии бывало около 90 человек. Самые опытные и образованные преподаватели назначались для повседневной воспитательной работы классными наставниками.
Душой Омской учительской семинарии был преподаватель естествознания, наставник семинарии Александр Никитич Седельников.
Седельников - крупный ученый, исследователь Западной Сибири, Алтая и Казахстана. Он был истинным педагогом, подлинным нашим учителем - его светлый ум, необычайное трудолюбие, скромность, гуманизм, чуткость, доступность, сыновняя преданность родной семинарии и отцовские чувства к семинаристам привлекали наши сердца. Он пользовался всеобщим уважением, самой искренней любовью воспитанников семинарии.
Осенью 1917года сходка семинаристов вынесла решение: предложить директору семинарии Алексею Павловичу Васильеву оставить руководство семинарией, просить занять пост директора семинарии А. Н. Седельникова. И он был избран педагогическим советом на этот пост.
Седельников учил семинаристов любить свой край, исследовать его; "Изучить родной край - долг каждого из нас. Этим должны мы доказать свою любовь к нему. Клянитесь, что будете честно учительствовать, водить ребят в лес, пробуждать в них любовь к природе", - призывал он нас во время экскурсии в окрестностях Омска.
Яркий след оставил в памяти семинаристов преподаватель русского языка и литературы Александр Иванович Покровский. Он окончил Томский университет, синий ромбик с белым крестиком - университетский значок - стал постоянной принадлежностью его вицмундира.
А.И. Покровский был блестящим лектором и оратором. Очень подвижный, несмотря па довольно полную фигуру, быстрый в движениях, увлекающийся и способный увлекать. Его занятия раскрывали семинаристам глубокое содержание и красоту формы классических произведений русской литературы.
A.И. Покровский научил семинаристов любить литературу. По своим убеждениям А.И. Покровский являлся передовым, демократически настроенным педагогом. Семинаристы перенимали от него смелость, самостоятельность и независимость суждений.
Были в семинарии и преподаватели другого рода. Образованным, хорошо эрудированным в вопросах литературы был старый директор семинарии Алексей Павлович Васильев, окончивший в свое время Нежинский лицей, в котором учился
П.В. Гоголь.
Дослужившись до высоких чинов - к 1916 году Васильев имел чин действительного статского советника, - удостоенный многих наград, он ревностно способствовал старому режиму. По отношению к семинаристам А.П. Васильев был сугубым формалистом, очень черствым человеком, придирчивым и даже грубым.
Общей ненавистью и презрением (это открыто выражали, например, Турганбек Байлин и Сакен Сейфуллин, первый - слишком прямо и откровенно, второй - более умно и тонко) пользовался преподаватель "ручного труда", эконом семинарии Генрих Иванович Томп. Плохо владевший русским языком и даже, видимо, недостаточно хорошо понимавший русскую речь, Томп угоднически всеми силами старался служить русскому самодержавию в качестве мелкого шпиона, доносчика.
ФОТОГРАФИИ, ВСЕ.
...Все казахи вели большую просветительную работу, бурно развернувшуюся в послереволюционный период: курсы для казахов, спектакли, когда ставились первые пьесы, созданные казахскими писателями, и т.д.
Из окончивших Омскую учительскую семинарию вышло немало крупных, известных деятелей культуры и науки.
Эти воспоминания в какой-то мере дополняют отдельные сохранившиеся материалы семинарии в Омском облгосархиве, с которыми нас познакомил историк-краевед Михаил Бенюх.
Магжан Жумабаев (в документе Джумабаев Магжан) впервые упоминается 7 мая 1914 года (старого стиля) в числе воспитанников "приготовительного класса", допущенных после "выставления годовых баллов" к "переводным испытаниям" (дело 101). Среди учащихся русской, украинской и других национальностей Магжан был единственным казахом в этом классе. В первом классе в 1913-1914 учебном году обучался "казенный стипендиат, сын потомственного гражданина из киргиз Сейфуллин Садвокас (Сакен) из Нельдинской волости Акмолинского уезда". По одному, два казаха обучалось во втором и третьем классах семинарии.
Семинаристы получали сведения и навыки по русскому языку, арифметике, истории, естествознанию, физике, чистописанию, рисованию и черчению, "ручному труду", педагогике и "практическому занятию с преподаванием". От занятий по православному вероучению (Закону Божьему) и церковно-славянскому языку воспитанники, не исповедующие православное христианство, освобождались.
На выпускных экзаменах воспитанники третьего класса обязывались показать "успешные знания" по "педагогике и методике чистописания", русскому языку, математике, естествознанию, географии и истории за все четыре года обучения в заведении.
Можно представить, во что превращались выпускные испытания в присутствии всего состава педагогов. Экзаменационный период продолжался 20-21 день в мае.
Уже в 1916-м году переводные и выпускные экзамены были отменены, и воспитанникам выдавались свидетельства, в которых выставлялись "годовые баллы". На 12 марта 1917 года в 3-м классе обучалось только 5 учащихся (в январе этого же года досрочно выпущено 12 воспитанников). Фамилии окончивших в 1917 году учебное заведение не названы.
Жили воспитанники в интернате при семинарии и обязывались покидать его стены только по разрешению педагогов на указанное ими время, соблюдая и за пределами его "достойное поведение" и другие правила. В протоколах (1914 г.) педагогического совета имеется несколько записей о нарушении воспитанниками правил поведения и решений учительского коллектива по ним. В числе допустивших нарушения Магжан не называется.
У входа в главное здание бывшей Омской учительской семинарии пока закреплены две мемориальные доски о воспитанниках этого учебного заведения - Александре Никитиче Седельникове и Сакене Сейфуллине. Надеемся, к ним должна прибавиться еще одна - в память о Магжане Жумабаеве.
"После окончания семинарии, - писал в автобиографической справке Магжан в 1937 году, - стал работать в областном казахском комитете". К этому времени в кругу казахской интеллигенции возникла идея создания национальной государственности и обустройства ее населения.
Насколько помыслы образованных людей казахского общества выражали чаяния народные, можно судить по свидетельствам, опубликованным в сборнике документов "Алаш-Орда" (издательство "Айкап", 1992 г.).

Основная группа документов сборника относится 1917- 1918 годам, как замечает М. Бенюх, они свидетельствуют о сложнейших социальных и политических процессах, происходивших в казахском обществе, неоднородном по своим убеждениям, активности.
В них называется множество фамилий деятелей истории, сыгравших определенную роль в национально-освободительном движении, судьбах страны.
Так, обсуждая 21-28 июля 1917 года в Оренбурге на "Всекиргизском съезде" (первом) коренные проблемы жизни казахов, делегаты высказались за созыв Всероссийского учредительного собрания, которое должно было решить вопрос о национально-территориальной автономии казахского населения страны, организации их жизни. Было решено вести активную подготовку к выборам, намечены депутаты и кандидаты к ним от каждой области. В числе 11 лиц от Акмолинской области в учредительное собрание намечался Магжан Жумабаев. Когда выяснилось, что в учредительное собрание выборы будут происходить по партийным спискам, то в избирательный бюллетень по Степному избирательному округу было решено от партии "Алаш" внести 19 фамилий, в числе которых помещен Джумагали Тлеулин и Салмахбай Кусемисов, проживавшие в Петропавловске, а также Магжан Жумабаев, проживавший в Омске.
5-13 декабря 1917 года в Оренбурге состоялся второй "Всекиргизский съезд". В числе делегатов от Акмолинской области в заседаниях съезда участвовал и Магжан. На съезде было предложено объявить автономию "Алаш" немедленно. Однако большинство участников съезда - 43 человека против 34 и 3 воздержавшихся - посчитало это предложение несвоевременным, по той причине, что не была выяснена возможность "присоединения всех киргизов Туркестанского края к автономии "Алаш". Съезд избрал "временный народный совет" будущей казахской автономии "Алаш-Орда", в котором предусматривалось иметь 15 человек от казахского населения и 10 от русского и других народов. В комиссию по составлению учебников для казахских школ и руководства учителям в числе его пяти членов съезд избрал Магжана.

ЕГО НАЗЫВАЛИ
КАЗАХСКИМ ПУШКИНЫМ

Если об учебе и общественной деятельности Магжана в Омске написано достаточно много, благо, что он с Петропавловском имеет давние культурные связи и является городом-соседом, то о его пребывании в Высшем литературно-художественном институте в Москве, которым руководил выдающийся русский поэт Валерий Брюсов, мало что было известно, кроме утверждения, что русский классик называл его казахским Пушкиным, добавив при этом: "Это от природы, плюс глубокие знания математики, музыки, изобразительного искусства". Помогло неожиданное обстоятельство. В издательстве "Казахстан" вышел и стал в буквальном смысле слова библиографической редкостью сборник Центрального совета Казахского общества, охраны памятников истории и культуры (пятый выпуск), где собран целый ряд уникальных исследований.
Отрадно, что в нем большое место заняли материалы о Магжане Жумабаеве, среди которых был и мой очерк "Свеча в ураганной ночи". Была там и публикация С. и Г. Ахметовых "По затерянным следам", в какой-то мере стирающая одно из "белых пятен" в биографии поэта и дающая представление, о его учебе в Высшем литературно-художественном институте.
Жизнь М. Жумабаева в Москве, свидетельствовали авторы публикации, была разносторонне деятельной, насыщенной многими значительными событиями. Он здесь не только учился, но и работал - вначале в Центральном восточном издательстве, организованном при Народном комиссариате по делам национальностей в декабре 1922 г., а с мая 1924 года - в Центральном издательстве народов СССР, которое издавало литературу на 50 языках, в том числе, на казахском. Издательство носило универсальный характер: выпускало книги, газеты и журналы, наглядные пособия для национальных школ. Магжан был поглощен этой работой. Он создает учебники для казахских школ. К этим же годам относятся переводы М. Жумабаева "Песни о Буревестнике" А. М. Горького, рассказов Д.Н. Мамина-Сибиряка и Вс. Иванова. И все же едва ли вышесказанное во всей полноте отражает жизнь и деятельность М. Жумабаева во время пребывания его в Москве.
Мы не знаем еще многого, писали Ахметовы, как учился в ВЛХИ Магжан, как сочетал учебу с работой, с кем встречался и дружил в Москве, как относились В.Я. Брюсов, преподаватели института к студенту, который, по всей вероятности, был тогда единственным представителем народов Советского Востока?
В своем материале Ахметовы обстоятельно рисуют картину того, что же представлял из себя ВЛХИ в то время, когда его возглавлял Валерий Яковлевич.
Довольно любопытно было читать их описание традиций, нравов и духа, царящего в этом учебном заведении.
Студенты прозвали Брюсова "моржом" - за его коротко остриженную голову. Летом он прикрывал ее широкополой итальянской панамой, а зимой - бобровой шапкой. Его насупленные брови, сивые усы, высокая сутулая фигура в черном, запомнились многим. Однако Брюсов не всегда был сухим брюзгой, как отзывались о нем некоторые коллеги по литературному цеху. В студенческой среде Валерий Яковлевич преображался. На вечеринках паркет бывшего сологубовского особняка трещал от русской присядки. Играли в разные игры, в том числе в фант, в "кошки-мышки". Причем "кошкой" иногда становился сам ректор. Студенты знали также о чрезвычайной заботливости "моржа". Обговаривая программу вечеринки, он, например, не забывал напомнить: "Вечер закончится поздно, так что снабдите уборщицу Сашу трамвайными талонами. Она живет далеко - в Марьиной роще".
Авторы приводят воспоминания бывшего студента ВЛХИ В.В. Фефера, оставленного после учебы на кафедре прозы: "Время было трудное - холодное и голодное. Сил было мало и у нас, учеников, и у наших учителей. На занятия являлись пешком. Переполненные трамваи ходили неаккуратно, именно ходили. На дорогу тратилось много времени... И профессора, и студенты часто болели, а иногда не находили сил, чтобы добраться до аудитории... Педантично аккуратным был лишь Брюсов. Лишь один-единственный раз, в жгучую метель, он пришел, запорошенный снегом, с опозданием на семь минут. И отряхнувшись, с мокрыми, густыми, искрящимися бровями, вынул из кармана часы, себе в укор укоризненно покачал головой и смутился - так ему было непривычно и досадно опоздание на лекцию".
Многие студенты подрабатывали на вокзалах, разгружали вагоны, кололи дрова у нэпманов. Магжан Жумабаев работал в Центроиздате. Ахметовы приводят еще одно свидетельство - А.И. Смирновой, которая также в то время училась в ВЛХИ: "В те времена повсюду висела реклама: "Нигде, кроме как в Моссельпроме". А ее автор Владимир Маяковский иногда выступал перед студентами ВЛХИ. Наверняка Магжан запомнил 1 октября 1923 года, первый день на третьем курсе. Вечером в гости к студентам пришли Маяковский, Асеев, Есенин, Шенгели, Адалис и другие поэты. Сохранился газетный отчет: "Маяковский читал "Левый марш", "Облако в штанах", "Необычайное приключение". Аудитория, состоявшая из молодых писателей, студентов литературно-художественного института, - необычайно напряженная и необычайно требовательная. Маяковский неутомим. Его голос в полном смысле владеет залом. И когда он кончает чтение и садится на свое место, слова просит Есенин. А за ним снова читает Маяковский. Так они состязались в тот вечер... Читали далеко за полночь. Чувствовалось, что и Маяковский, и Есенин не просто "выступают", не просто "читают стихи", - они борются за аудиторию, отвоевывая ее друг у друга..." "Любопытно, кому же отдал симпатии Магжан?" - задаются вопросом авторы публикации, тем более, добавим мы к сказанному, что в то время в ВЛХИ учились такие будущие знаменитые поэты, как Михаил Светлов, Эдуард Багрицкий и другие. И они, смею предположить, тоже слышали, что их наставник Валерий Брюсов назвал Магжана казахским Пушкиным.
Когда в декабре 1923 г. Валерию Яковлевичу исполнилось 50 лет, отмечают авторы публикации, его чествовали в Российской Академии художественных наук и в Большом театре. Литературно-художественному институту присвоили имя его основателя.
В 1927 году Магжан вместе с Зулейхой возвращается в Петропавловск, чтобы отдать всего себя педагогической и творческой работе, еще не зная, какие тяжелейшие испытания ждут его на родине.

И ЧУДИТСЯ МНЕ АННА КЕРН

Целуй же, милая, еще раз и еще,
Целебный теплый яд потек в крови,
Минуты этой прелести я не отдам
За трон царя, богатство всей земли.
Магжан ЖУМАБАЕВ

Кто же стал источником удивительной силы любви, очарования, вдохновения поэта?
Еще Бибизайып-апа во время нашей встречи в Сартомаре рассказывала о том, как поэт любил свою жену-красавицу Зейнеп, племянницу Чокана Валиханова, на которой он женился в 1918 году. Она была человеком доброй души, глубоко ценящей благородство и любовь Магжана, который был счастлив в браке. Не случайно, когда поэт с семьей жил в Омске, он открыл курсы по подготовке учителей-казахов и был их директором. Позже курсы заложили основу Петропавловского педучилища. Но счастливая семейная жизнь Магжана продолжалась недолго.
Зейнеп умерла 10 февраля 1919 года во время родов. Родившийся ребенок по имени Граждан остался сиротой. Это имя (вероятно, от того что, он родился в годы гражданской войны) дал ему сам Магжан. Однако сын Магжана умер от воспаления легких уже через 9 месяцев. Испытав глубокое потрясение, Магжан написал стихотворение "На надгробье младенца". Педагог и поэт, наш давний автор Аскат Сагандыков, пишущий стихи на русском языке и отлично знающий родной язык, на мой взгляд, довольно удачно перевел это стихотворение.

О дитя не скорбите, родители,
Ввергнуть в горе он вас не хотел,
В небесах, в вечной нашей обители,
Вам готовить места улетел.

Нет, не умер - оставил он Землю,
Не горюйте, что светоч угас:
То земного греха не приемля,
Он в раю ждет, родители, вас.

Любимой жене Магжан посвятил стихи "3-гы", "Свою любимую целую во сне" и др.
Но прежде несколько слов о самой Райхан Жумабаевой. Недавно вышла в свет книга "Страницы трагических судеб" (Алматы, "Жети жаргы", 2002 г.), где она пишет:
"Магжан Жумабаев - родной брат моего отца Калижана. Я родилась в 1934 г. Естественно, знала о нем только из рассказов моего отца, его родных братьев Мухамеджана, Салимжана, двоюродных - брата Нурмагамбетова Сергазы и сестер Бибизайып и Райхан, а также от брата Бибизайып - многострадального поэта Хамзы Абдуллина и др.
Облик Магжана в их рассказах соответствует описанию поэта Владимира Шестерикова: "Его называли казахским Пушкиным, сравнивали с Байроном и Шекспиром, говорили, что внешне он чем-то даже похож на Сергея Есенина - то ли волнами вьющихся волос, только не русых, а черных, как смоль, то ли открытой, как североказахстанская степь, и распахнутой навстречу самой жизни искренностью в глазах, только не синих и озорных, а темных, как степная ночь, и, кажется, чуть подернутых дымкой печали, что по утрам таяла над войлоком юрт его родного аула, то ли по-есенински пронзительными до слез, полными глубочайшего лиризма стихами, музыка которых понятна душе".
И мне хочется от всего сердца поблагодарить Райхан Калижановну за эти добрые слова, которые очень важны для меня именно потому, что Магжан может служить и для своих современников, и для многих других поколений, выражаясь словами из любимой им "Песни о Соколе" М. Горького, призывом гордым и смелым к свободе и свету.
И ее исповедь - еще одно свидетельство соколиного полета его таланта, его трагической судьбы.
Думается, читатели воспримут ее по достоинству, тем более что зарисовки о Магжане хорошо дополняет вышеприведенный мной рассказ Бибизайып-апы и поэта Хамзы Абдуллина о генеалогическом древе рода Жумабаевых, судьбе родственников репрессированного поэта.
Из нее, этой самой исповеди, мы более подробно, чем в рассказе Бибизайып-апы, узнаем об отце Райхан, родном брате Магжана Калижане. Скрываясь от грозного молоха репрессий, поразившего большинство родных опального поэта, он вместе с младшим братом Сабыржаном, боясь оставаться на одном месте, постоянно кочевал по России, Киргизии, Узбекистану. Затем, изменив фамилию на русский лад, окончил один из финансовых институтов, в РСФСР. Работал главным ревизором Министерства финансов Казахской ССР. Опасаясь, что его признают братом Магжана, переехал в г. Фрунзе, где работал начальником аптекоуправления. Там и умер. Из повествования Райхан Калижановны мы узнаем, что ее отец, как и Магжан, был очень красивым человеком. Летом одевался во все парусиновое, любил белоснежные манишки, на носу - пенсне с цепочкой, в руках, даже без надобности, - изящная тросточка и прочие атрибуты сноба. Киргизы, пришедшие на его похороны, говорили: "Умер наш "Чехов".
Судьба братьев Магжана не могла не отразиться на их детях. Все они сполна испытали, что значит быть "отпрысками врагов народа". Горько читать, как шестимесячную Райхан увезли из г. Петропавловска, и какие мытарства она потом испытала. Шести лет отроду (подумать только!), она, голодная, полураздетая, собирала с другими детьми колоски в мерзлой земле, которые потом высушивали, отделяли от плевел зерна и до утра мололи на ручной мельнице. А очереди за куском хлеба, а буржуйки, а страшная завшивленность! Невольно пропускаешь через сердце душевную боль Райхан Калижановны, когда она вспоминает, как в 8 лет продавала лепешки на вокзале, ездила на поезде на ст. Коломзино и, расстелив полотенце, продавала чай, в 12 лет - зеленый лук, который никто ни разу не купил. А еще о том, как постоянно не покидало ее ощущение какой-то заброшенности, глубокой тоски и скорби, как в 1955 г., когда у нее уже было двое детей, случайно встретила отца и много узнала от него, чем можно по-настоящему гордиться: о жизни родных, о дяде Магжане, который, как многие другие известные и великие поэты, искренне влюблялся и был любим, самыми красивыми женщинами.
О необыкновенной любви Магжана к Гульсум, ворвавшейся к нему, выражаясь словами Райхан Жумабаевой, неожиданно и нечаянно, ей поведала его двоюродная сестра Жамал Тастемирова-Бердыходжина, передававшая по просьбе Магжана записки его возлюбленной.
И, пожалуй, только покорившая его сердце глубокая и сильная любовь к Гульсум, которой он посвятил полные нежности и восхищения стихи, позволила пережить ему неизбывное горе.
Тут мне хочется сделать небольшое отступление.
В канун 100-летнего юбилея Магжана к нам приехала группа известных поэтов из Алма-Аты. В местной телестудии был организован "круглый стол", на который был приглашен и я. На нем говорили о жизни и творчестве Магжана, звучали его стихи на казахском и русском языках.

Когда на родном языке Магжана зазвучали стихи "Гульсум-ханум", я был буквально очарован красотой казахской речи, поистине фетовской аллитерацией. И мне очень захотелось попытаться перевести эти стихи, на русский. Спасибо журналисту Дюсену Аульбекову, отлично владевшему как родным языком, как и русским, знакомому с арабским. Он сделал подстрочник. Так родился этот перевод, который, разумеется, отнюдь не претендует на то, чтобы соперничать с другими. И, тем не менее,мне хочется привести его здесь:

Глаза верблюжонка, волшебная речь,
Гульсум-ханум, жду, как с зарей,
с тобой встреч,
Чуть взор мой столкнется с твоим вдруг, Гульсум,
Смятение в сердце своем я несу.

Глаза верблюжонка, волшебная речь...
Летящая пламенем, можешь ты сжечь,
Влюбляя в себя,
Словно солнце блеснув,
Улыбкой лучистой и милой, Гульсум!

Разумеется, я заинтересовался волшебной музой поэта, его возлюбленной Гульсум, о которой мне впервые поведала еще Бибизайып-апа. Но обстоятельно и достоверно узнал о ней из недавней публикации в "Просторе" (№12, 2002 г.) племянницы Магжана Райхан Калижановны Жумабаевой, являющейся председателем общественного фонда его имени.
Из публикации Р. Жумабаевой мы узнаем, что Гульсум (Уммугульсум) Камалова (1899-1957) была младшей дочерью видного татарского, религиозного и общественного деятеля второй половины XIX века Закира Ишана Камалова. Родилась в Чистополе, в раннем детстве осталась без отца. Большая роль в ее дальнейшем воспитании принадлежит ее брату Ибрагиму Камалову. Начальное мусульманское образование получает в женском медресе "Амирхания" (Чистополь), затем учится в женской гимназии Чистополя, женской гимназии Котовой в Казани. В 1911 году поступает на Высшие (Бестужевские) женские курсы в Санкт-Петербурге. Это было высшее женское учебное заведение Петербурга, учрежденное в 1878 году кружком прогрессивной интеллигенции во главе с профессором Бекетовым, со словесно-историческим и физико-математическим факультетами. Свое название они получили по фамилии руководителя курсов - профессора русской истории К.Н. Бестужева-Рюмина. В 1886 году курсы, как и другие женские учебные заведения, были закрыты и возобновили свою деятельность лишь в 1890 году. После Октябрьской революции слились с Петербургским университетом.
В период учебы на курсах, рассказывает далее Райхан Калижановна, Гульсум пользуется популярностью среди татарской молодежи. Ею был увлечен также татарский писатель и общественный деятель Гаяз Исхаки.
С началом войны на Балканах (1912 г.) с группой татарских девушек в качестве сестры милосердия по призыву правительства Турции Гульсум уезжает в турецкую армию, пишет репортажи в татарскую прессу и активно публикуется.
Около 1913 года возвращается в Казань, выходит замуж за симбирского фабриканта Габдуллу Акчурина, брат которого Жусуп был известным политическим деятелем в Турции. После революции имущество Акчурина национализируется, сам он умирает в 1933 году. А, как же дальше сложилась судьба Гульсум? "Как классово чуждый элемент" советской власти, она долгое время не могла трудоустроиться. До 1941 года проживала в Ленинграде. Впоследствии переехала в Оренбург, а с конца 40-х годов жила в Казани, где умерла и похоронена.
О создании стихотворения "Гульсум-ханум" Аскат Сагандыков, знакомый с казахскими источниками, поведал мне историю любви поэта, рассказанную Р. Елеукиной в газете "Солтустик Казакстан".
В 1920 году Магжан работал и директором, и преподавателем курсов учителей, которые "переехали" из Омска в Петропавловск. В это же время переехал в Петропавловск бывший фабрикант и купец Акчурин со своей молодой женой Гульсум, которая стала преподавателем математики на курсах, которыми руководил Магжан.
С самого первого дня Гульсум обращает на себя внимание Магжана красотой, гордым характером. Однажды Магжан вошел в учительскую и увидел ее одиноко сидящей за столом. Она и бровью не повела, увидев его. Удивленный Магжан сел напротив. Только собрался было обратиться к ней, как вошла техничка: "Гульсум-ханум, вас зовут к телефону". Магжан после ее ухода увидел на учительском столе оставленную, ею тетрадь и на одной из ее страниц набросал свое стихотворение из восьми строк. Через некоторое время Гульсум вернулась и сказала: "Господин Магжан, меня зовут, и я с вашего позволения пойду". Наутро, когда Магжан, идя по коридору, встретил Гульсум, она первой обратилась к нему: "Здравствуйте, господин Магжан!" - и прошла дальше. В тот же день после занятий Магжан подошел к Гульсум: "Можно вас проводить хотя бы немного, с полдороги". Ответом было: "Нет, господин Магжан, уж проводите до конца пути". Позже возлюбленная Магжана пишет ему ответ в стихах:

"Властитель сердец огненный!
Перенеси своим светом
В другой мир,
Скорее, моя волшебная звезда!"
(Подстрочник А. Сагандыкова)

А я читаю полные сокровенных чувств, стихи Магжана, посвященные Гульсум, и невольно приходят на память

чарующие пушкинские строки:
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
И чудится мне образ Анны Керн.

ЛЕТЯЩЕЕ ПЛАМЯ

Слышишь, судьба, не хочу подаяний!
Полною мерой отмерь мне страданий,
Жги на огне, в три погибели гни!
Если народ разбужу я стихами,
Горе отступит, и жаркое пламя
Высушит слезы, к чему мне они.
Магжан ЖУМАБАЕВ

Я часто прохожу по большой красивой площади на пересечении улиц Интернациональной и Жумабаева, на которой возвышается трехметровая гранитная скульптура поэта. Иногда просто останавливаюсь и всматриваюсь в творения рук известного мастера из Алматы М. Айнекова, изобразившего Магжана в задумчивой позе, с устремленным вдаль взором, с соколом на плече, который, кажется, вот-вот взлетит в поднебесье, расправляя крылья.
И приходит на память эпизод, когда мы вдвоем с журналистом Виктором Вихляевым мчались на его стареньком "жигуленке" в сторону нашей общей с Магжаном родины, где проходили юбилейные торжества, посвященные 100-летию со дня рождения поэта.
Оставалось несколько десятков верст до Полудина, где родился Виктор, как мы заметили, что впереди нас вдруг посыпались искры, из вихляющей, из стороны в сторону и наполненной соломой тракторной тележки, которую тащил, кажется, оранжевый богатырь К-700.
Виктор среагировал моментально, опередив тракторного гиганта, преградив ему дорогу и в одно мгновение с помощью самого хозяина - чумазого тракториста отцепив тележку. Не прояви он столь нужную в подобных ситуациях решительность - быть в степи беде, тем более, августовский день был жарким и сухой ветер, словно подгонял и раздувал рвущийся на волю огонь.
Мне кажется, что это ЧП, происшедшее именно в тот день, когда на родине поэта собрались на юбилейные торжества сотни людей, впервые в полный голос зазвучала огненная муза Магжана, стало своего рода знамением.
Вначале она мерцала, как та свеча в буранной ночи, как загадочная звезда в поднебесье, постепенно вырываясь на волю, затем, обретя крылья свободы, вспыхнула и превратилась в летящее пламя, озаряя собою людские сердца. И можно понять мои чувства и мысли, которыми я поделился в нашем юбилейном номере газеты с читателями в публицистической статье: "Не бронзы многопудье".
Когда-то мы мечтали о создании в родном крае, щедром не только на хлеб, но и на песни и легенды, сложенные замечательными акынами-импровизаторами, заповедной
литературной зоны, чтобы к нам, в Северный Казахстан, на родину замечательных мастеров Сабита Муканова, Габита Мусрепова, Ивана Шухова (а теперь среди классиков казахской литературы засияло имя Магжана Жумабаева) приезжали отовсюду, как в пушкинское Михайловское, толстовскую Ясную Поляну, есенинское Константиново, блоковское Шахматово...
И как было не порадоваться тому, что в Петропавловск, "стольный град" Северного Приишимья, где пересеклись древние караванные пути Запада и Востока, "прибыли все флаги - в гости к нам" из ближнего и дальнего зарубежья, чтобы разлиться затем в бесконечно голубом небе старого живописного урочища Сасыкколь, где родился самобытный казахский поэт, по неповторимости таланта сравнимый со звездами первой величины в поэзии Востока, выдающийся просветитель (знаменитый русский путешественник Григорий Потанин, проведший, кстати, часть своего детства в Пресновке, назвал его Чоканом Валихановым своего времени), педагог, человек с поистине незаурядной и трагической судьбой Магжан Жумабаев, в творчестве которого слились два потока культур - европейской и восточной.
И весьма кстати заметить, что на литературной карте республики, где уже нашли подобающее себе место старая станица Пресновка, аулы Сабит и Жанажол, появилось ставшее за последние годы не менее знаменитым урочище Сасыкколь с аулом Сартомар, чтобы стать той литературной "Меккой", куда будут приходить люди, чтобы поклониться набирающей непостижимую высоту, подобно летящему пламени, магжановской музе.
Я не раз выражал как-то в областной газете не только свое, но и многих других местных литераторов мнение, и теперь не боюсь повториться, что вряд ли где-нибудь еще
найдется такое, как в нашем Приишимье, созвездие ярких литературных имен. Это тем более очевидно, что здесь, в нашем Приишимье, не раз бывал и писал из Петропавловска письма Ф.М. Достоевскому выдающийся казахский просветитель-демократ Чокан Валиханов, что отсюда родом - классики казахской литературы Сабит Муканов. Габит Мусрепов, видный русский писатель Иван Шухов, здесь провели часть детства автор всемирно известной сказки "Конек-Горбунок" Петр Ершов и будущий яркий поэт, чья трудная судьба схожа с трагической судьбой Магжана, Павел Васильев; здесь отбывал ссылку поэт-декабрист Николай Чижов, тянул солдатскую лямку друг Федора Достоевского, поэт-петрашевец Сергей Дуров, вел большую интернациональную работу в дни гражданской войны, создатель бессмертного образа бравого солдата Швейка, чешский писатель-сатирик Ярослав Гашек, делали первые шаги в литературе Всеволод Иванов и Сергей Марков, и, наконец, здесь пролегли дороги одного из первых переводчиков жемчужины казахского эпоса "Козы-Корпеш и Баян-Супу" Георгия Тверитина и поэта Баймагамбета Зтулина...
Трудно перечислить все известные и дорогие северо-казахстанцам имена художников слова, связавших свою судьбу с Приишимьем, среди которых люди разных убеждений и национальностей - русские и казахи, татары и немцы, белорусы и украинцы.
Но мы вновь и вновь будем возвращаться к тому, кто по праву это заслужил и выстрадал каждой строкой своей жизни, своих, пребывающих долгие годы в заточении, поэтических творений, которые нам предстоит собирать, подобно драгоценным каменьям, еще долгие годы,
И надо еще более чутко вслушиваться в звучащую сегодня на разных языках магжановскую музу, чтобы уловить в ней есенинскую искренность, блоковскую выразительность, фетовское очарование, чему в немалой степени способствовал выход солидного фолианта под названием "Пророк" на русском языке. (Алматы, 2002. Издательский дом "Жибек Жолы") благодаря президенту ТОО "Жибек Жолы", известному далеко за пределами Казахстана поэту, пишущему стихи на русском языке, Бахытжану Канапьянову и его поэтической команде.
"Спешу выразить ту непомерную радость, которая связана с выходом в свет сборника стихов Магжана Жумабаева на русском языке под названием "Пророк", - именно так откликнулся на издание книги наш земляк, замечательный поэт, заслуженный деятель РК Какимбек Салыков, чей отзыв опубликован в областной газете "Северный Казахстан".
Издание стихов и поэм Жумабаева на языке Пушкина, Лермонтова, Блока, творчество которых он любил и находил в них родственные своим мыслям и чувствам мотивы, отмечал он в своей статье, воистину является уникальным явлением для всех народов суверенного Казахстана. Это праздник для казахской поэзии и прекрасная новинка для читающих на русском языке.
Книгу издатели назвали "Пророк", и это неспроста. За короткое время - в пределах двадцати лет, после полной реабилитации, творчество Магжана раскрылось во всей полноте. Читатели и исследователи стали все глубже вникать в красоту его поэзии, мыслительную силу творца как одного из основателей современной казахской поэзии, зачинателя педагогической науки, литературоведа и историка. О нем написано немало стихов и поэм. Вышел на экран фильм "Батыр Баян" по одноименной его поэме на героическую тему. Известный литературовед, доктор филологических наук Шерияздан Елеукенов за большой исследовательский труд о творчестве Жумабаева стал лауреатом Государственной премии. Появились и другие монографии и значительные по содержанию статьи, написано немало диссертаций на основе его творчества.
Книга вообще интересна тем, подчеркивает наш земляк, видный казахстанский поэт, что Магжан в ней звучит на русском языке, заговорил во весь голос на языке братского народа. Мы этим гордимся, выражает свои чувства Какимбек Салыков, радуемся, что это случилось именно в Год Казахстана в России, совпавший со 110-летием со дня рождения великого казахского поэта.
И еще об одном, как мне думается, надо помнить: лучшим памятником большому поэту с трудной и трагической судьбой будет не "бронзы многопудье", "не елея море в дни юбилея" (нередко мы все еще подвержены рецидивам старой закоренелой болезни - юбилейщины), а возвращение народу его художественного наследия, раскрытия яркой личности поэта, огненным метеором прочертившего свой след в нашей литературе.
Не могу не согласиться с мыслью Амантая Ахетова, выраженной в его стихотворении "Постаменты", посвященном Магжану Жумабаеву:
"Незрим постамент у поэта,
Но жить его слову в веках..."
Остается только добавить к вышесказанному, что несмотря на то, что мы теперь уже немало знаем о жизни и творчестве Магжана, познакомились со многими его творениями на русском языке, наш поиск продолжается, и мы будем рады каждому штриху, добавленному к раскрытию его полной драматизма жизни, каждой искорке, которую
кто-либо сумеет увидеть в летящем пламени его судьбы.

К началу страницы | Оглавление
Глава I | Глава II | Глава III | Глава IV